Ангел. Вадим Панов

м на свете и превращающаяся в громкий крик.

      Боль.

      Крик.

      Если кричать, то станет легче…

      Кому?!!

      Впрочем, сейчас нельзя не кричать. Боль порождает крик, и, может быть, от него действительно становится легче, однако в пелене кошмарных ощущений не чувствуется ничего, кроме терзающих вспышек невыносимого.

      – Мамочка!

      – Тужься!

      – Мама!

      – Тужься!

      Боль дарит глухоту, свой крик дарит глухоту, но Анна прекрасно понимает, что велит ей толстая женщина с грубым, словно сложенным из ноздреватых булыжников лицом.

      – Тужься!

      Ане больно. Ане страшно. Ее ногти переломаны, иногда не хватает воздуха, но разум… Нет, не он – инстинкты. Дикая боль отключила разум, но инстинкты не подводят и заставляют измученное тело делать то, что требует опытная женщина с тяжелым лицом.

      – Тужься!

      И Аня тужится, пытаясь расстаться с тем, к кому привыкала несколько долгих месяцев.

      – Тужься!

      – Мама!

      – Еще! Еще!! Еще!!!

      – Мамочка!!

      Крик.

      Нет, не ее. Уже не ее. Комната внезапно наполняется громким детским криком. Жалобным? Болезненным? Маленький человек впервые увидел свет, немножко испугался и его крик прорывается сквозь жуткую стену болезненной глухоты – мать не может не услышать дитя.

      – Что случилось? – лепечет Аня.

      Она плохо понимает происходящее, она еще чувствует боль, но все ее мысли там, рядом с окровавленным, орущим комочком живой плоти.

      – Все хорошо.

      – Что случилось?

      – У тебя мальчик.

      Крик.

      Счастье. Мальчик плачет, а его истерзанную мать распирает от радости, потому что теперь Анна доподлинно знает, как звучит женское счастье – это первый крик ребенка.

      – Слышишь? У тебя мальчик!

      Она слаба, она устала, она оглушена, она с трудом ориентируется в происходящем, но эту фразу Анна слышит прекрасно. И просит:

      – Дайте его мне.

      – Сейчас нельзя. Он слишком слаб.

      Как так?! Позвольте прикоснуться к ребенку! Позвольте обнять, поцеловать, почувствовать биение маленького сердца… Сделайте счастье полным!

      – Пожалуйста, – лепечет Анна, но ответа нет.

      Крик становится тише, тише… прячется вдали… за закрывающейся дверью… Или это она теряет сознание, проваливаясь в вату усталого сна? Или во всем виноват укол, который она почувствовала секунду назад? Анна не знает. Она просто откидывается на подушки, улыбается и шепчет:

      «Костя… Я назову тебя Костей…»

      – Родитель «ноль»? – не понял Кирилл. – Что вы имеете в виду?

      – Возможно, я использовал непонятный термин… – Судья помолчал, подбирая нужные слова, после чего осведомился: – Как вы называете изначального родителя? Мать?

      – Кого?

      – Мать. Маму. – Публика притихла, не совсем понимая причину задержки с ответом, и тогда послышалось дополнительное определение: – Как вы называете того, кто вас родил?

      Несколько секунд изумленный Кирилл обдумывал вопрос, а затем, сообразив, наконец, чего от него хочет судья, уверенно произнес:

      – В свободном мире подобный анахронизм не имеет смысла. Нельзя оскорблять второго воспитывающего партнера или других воспитывающих партнеров тем, что они меня не выносили. Все мои партнеры равны между собой. Я одинаково любил каждого из них.

      – Сколько их у вас было?

      – Какое это имеет значение?

      – Вы собираетесь задавать мне вопросы?

      Кирилл посмотрел на Падду, адвокат едва заметно пожал плечами, показывая, что с судьей лучше не спорить, но выглядел при этом таким же растерянным, как и клиент.

      – Я ни в коем случае не хотел оскорбить вас, – промямлил Кирилл, делая адвокату знак глазами. Падда кивнул, громко выдал: «Позвольте вопрос, ваша честь!» и резво бросился к судейскому возвышению, следом подтянулся обвинитель.

      – Родитель «ноль»? – торопливо произнес адвокат. – Ваша честь, в чем смысл вопроса?

      – Мне стало интересно.

      – Лично вам?

      Несколько секунд судья выразительно смотрел на адвоката, после чего предельно вежливо произнес:

      – Не забывайте, советник, что дело не только громкое, но и весьма деликатное, и чем больше я и присяжные будем знать о личности вашего клиента, тем проще будет вынести справедливый вердикт.

      – Обвинение не возражает против дополнительных вопросов, – вставил прокурор.

      – Кто бы сомневался, – грубовато отозвался Падда, почесывая коротенькую бородку.

      – Что не так?

      – Вопрос в вашу пользу, – ляпнул адвокат и тем вызвал неподдельное изумление у собеседников.

      – Ваш