Славы жаждут дураки. Андрей Дышев

крепкого табака была пропитана даже чашка.

      – Вы ведь не для того меня позвали, чтобы спросить про Анну? – предположил я. – Разве такая деловая и энергичная женщина стала бы тратить время на такую ерунду?

      Лебединская затянулась, прищурилась и погрозила мне пальцем.

      – Только Кирилл Вацура умеет взять за горло так, что это будет приятно, – отвесила она мне комплимент. – Но это не ерунда! На месте Анны я тебя одного не оставила бы. За тобой глаз да глаз нужен! Ни одной юбки не пропустишь! Жениться тебе надо, Кирилл! – Она вновь погрозила мне пальцем. – Но ты прав, конечно. Я не собираюсь читать тебе мораль, у меня к тебе серьезный разговор… Да присядь ты, не возвышайся надо мной, как Давид!

      Пришлось опуститься в старое потертое кресло, с боков которого свисала бахрома – следы когтей музейного кота.

      – Тебе о чем-нибудь говорит имя Лембита Лехтине? – спросила Лебединская, размахивая дымящейся раковиной как кадилом.

      – Нет.

      Лебединская была историком, а историки не любят быстрых и однозначных ответов.

      – А ты не спеши, подумай.

      – У меня прекрасная память, тетя Шура. Это имя мне незнакомо.

      – Странно, – ответила заведующая после паузы. – А он утверждал, что вы знакомы.

      – Кто он такой, этот Лехтине? – спросил я, впрочем, без особого любопытства. – Что ему было нужно?

      Лебединская выдержала паузу, а потом вдруг некстати спросила:

      – Послушай, я все никак не пойму, есть ли какие-нибудь преимущества у дизельного двигателя перед карбюраторным?

      Я давно заметил за ней такую привычку. Ей нужно было время, чтобы точно построить ответ. Пока я буду распинаться, объясняя механику дизеля, она определится с ответом.

      – Ладно, тетя Шура, – сказал я. – Двигатели здесь ни при чем. Я подожду.

      Похоже, что она не услышала моей реплики. Беззвучно ступая мягкими, сшитыми из шинельного сукна музейными тапочками, она двигалась от окна к столу и обратно, часто затягиваясь и наполняя дымом подсобку.

      – Он представился искусствоведом и частным коллекционером, – медленно сказала Лебединская. – Из Тарту, кажется… Говорил с сильным акцентом, часто путал слова. Его интересовали золотые генуэзские монеты пятнадцатого века.

      Я вскинул голову и посмотрел на женщину. Она заметила, как я нахмурился, сжал губы, и встала ко мне боком, делая вид, что рассматривает стеллаж с кусочками антикварной черепицы. Она знала мой характер и была готова к тому, что я сейчас начну говорить с ней резко.

      – Очень приятная новость, тетя Шура.

      – Приятного мало, – ответила она так, словно не поняла моего сарказма.

      О том, что у меня есть такие монеты, в Судаке знали только два человека – заведующая музеем Лебединская и «черный» антиквар Кучер, которому два месяца назад я продал полсотни штук по пятьсот пятьдесят долларов. В честности Лебединской и Кучера я не сомневался, а потому осведомленность незваного гостя меня насторожила. Я никогда не позволял себе говорить с женщиной грубо и все же сорвался.

      – Я