Ученик убийцы. Королевский убийца (сборник). Робин Хобб

имя?

      – Ну, какое хочешь. Твое нынешнее – какое-то никудышное, вроде как подмоченное и заплесневевшее. Посмотрим, что можно придумать.

      – Оно будет ненастоящим.

      – Что? – Он протянул мне охапку пахучей кожи.

      Я взял ее.

      – Имя, которое я просто себе придумаю. Оно будет как будто не на самом деле мое.

      – Так что же ты тогда собираешься делать?

      Я вздохнул.

      – Король должен назвать меня. Или ты. – Я набрался смелости. – Или мой отец. Ты не находишь?

      – У тебя какие-то странные идеи. Ты подумай об этом немного сам и скоро найдешь имя, которое тебе подойдет.

      – Фитц, – с горькой усмешкой сказал я.

      Баррич не нашелся что ответить.

      – Давай-ка лучше починим эту сбрую, – сказал он тихо.

      Мы отнесли ее на скамейку и начали вытирать.

      – Внебрачные дети не такая уж редкость, – заметил я. – И в городе родители дают им имена.

      – В городе не редкость, – спустя некоторое время согласился Баррич. – Солдаты и матросы любят поразвлечься. Это нормально для обычных людей. Но не для знати. И не для того, у кого есть хоть капля гордости. Что бы ты подумал обо мне, когда был младше, если бы по ночам я ходил к девкам или приводил их в комнату? Как бы ты теперь смотрел на женщин? И на мужчин? Влюбляться, Фитц, дело хорошее, и никто не поскупится на поцелуй или два для молодой женщины. Но я видел, как это все бывает в Удачном. Торговцы приводят хорошеньких девушек и крепких юношей на рынок, как цыплят или картошку. И у детишек, которых эти юноши и девушки в конце концов зачинают, могут быть имена, зато у них нет многого другого. И, даже выйдя замуж или женившись, они не оставляют своих… привычек. Если я когда-нибудь найду достойную женщину, то захочу, чтобы она знала: я не буду заглядываться на других. И я захочу быть уверенным, что все мои дети – мои. – Баррич говорил почти страстно.

      Я горестно посмотрел на него:

      – Так что же случилось с моим отцом?

      Баррич сник и вдруг показался мне очень усталым.

      – Я не знаю, мальчик. Не знаю. Он был очень молод тогда, всего лет двадцати от роду. И очень далеко от дома, и пытался вынести непомерно тяжелую ношу. Это не извиняет его и не может служить веской причиной. Но это все, что мы знаем.

      Так оно и было.

      Моя жизнь катилась по накатанной колее. Случались вечера, которые я проводил в конюшне в обществе Баррича, и гораздо реже – вечера, которые я проводил в Большом зале, когда приезжали менестрели или кукольники. Очень редко мне удавалось удрать на вечер в город, но тогда я не высыпался, и на следующий день приходилось расплачиваться. В послеобеденное время со мною всегда занимался какой-нибудь учитель или инструктор. Я понял, что это мои летние занятия и что зимой меня ждет учение, связанное с перьями и буквами. Я был занят более, чем когда-либо за свою короткую жизнь. Но, несмотря на такое плотное расписание, по большей части я был один.

      Одиночество.

      Оно