Три нарушенные клятвы. Моника Мерфи

меня, будто ему невмоготу, если я стою слишком близко.

      – Я не стану делать это, Джен. Не сейчас. – Но выражение его лица ясно говорит: никогда.

      Это стало последней каплей. С меня довольно.

      – Вот почему я здесь не останусь. Место, сама ситуация, это ненормально. О, и наши так называемые отношения? Совершенно ненормальные. Я не хочу наблюдать, как ты делаешь вид, что ничего не происходит, хотя это неправда. Я не собираюсь быть единственным игроком на поле. – Развернувшись, я иду к двери, молясь, что он догонит и схватит, а потом зацелует до бесчувствия.

      Или, по крайней мере, крикнет мне, чтобы я остановилась и выслушала его объяснения. Хочу заглянуть ему в душу, в сердце. Стальные стены, которые он выстроил вокруг себя, абсолютно непроницаемы, и я хочу быть единственной, кто их разрушит.

      Но он ничего не делает. Абсолютно ничего. Просто отпускает меня, как обычно, не говоря ни слова.

      Поэтому я ухожу, не оглянувшись. Мне потребовались все мои силы, чтобы не оглянуться.

      Когда я наконец оказываюсь в своей комнате с распахнутыми окнами, впускающими чудесный холодный ночной воздух, и за надежно запертой дверью, я кидаюсь на кровать и плачу. Сильные, болезненные рыдания сотрясают мое тело, пока я прячу лицо в подушку, чтобы заглушить их. Уйти от него – это правильное решение, единственно правильное. Эта круговерть под названием «Колин и я» не имеет смысла. Мои рыдания из-за него так же бессмысленны.

      Когда последний всхлип вырывается из моей груди, я благодарна прохладному ветру, который осушает слезы на щеках. И еще больше я благодарна сну, который медленно, но сладко принимает меня в свои объятия.

      Колин

      Я позволил ей уйти и даже не попытался остановить ее. Что, черт возьми, со мной не так? Мне двадцать четыре года, а я веду себя как ребенок. Для меня она – весь мир, а я раз за разом теряю ее. Все делаю вид, что происходящее между нами нереально. Я говорю себе, что это ради ее же блага. Не хочу причинить ей боль.

      Бред. Скорее не хочу причинить боль себе. Когда речь шла о бизнесе, я никогда не боялся рисковать, но сейчас речь идет о моей личной жизни.

      Забудьте.

      Я опускаюсь на кровать: голова моя опущена, локти упираются в колени. Возбуждение давно прошло, сменившись раскаянием, которое сжимает горло и уже грозит удушьем. Она права. Я солгал. Я точно знал, что произошло между нами. Каким прекрасным было это ощущение, как удивительна она была на вкус, и как отзывчиво было ее тело в те несколько секунд, что я прикасался к ней.

      Как полный кретин, я оттолкнул ее, притворившись, что не понимал, что происходит, и фактически отгородился от нее в последний раз. Она вышла из комнаты, ни разу не обернувшись, дьявольски горяча в этих задравшихся трусиках, так что была видна ее крепкая попка, и в тоненькой прозрачной майке, позволившей мне разглядеть цвет и размер ее сосков до того, как она отвернулась. Темно-розовые и крошечные.

      – Черт. – Я ерошу руками волосы снова и снова, превращая свою голову в какое-то гнездо. Сегодняшний сон не был таким уж плохим. Дэнни звал меня в лес так, как когда мы были детьми.