Ленинский проспект. Артур Доля

направлении панель с кнопками, а на дверях кабины (и снова глаза в глаза) черным фломастером написано: «Кони», – буквы печатные; и нарисована эмблема спортивного клуба ЦСКА.

      – Двадцать третьего февраля…

      Особенно меня поразило восьмое марта, точнее, женские гениталии, «прорисованные с особой тщательностью», – цитирую протокол; точнее, не сами гениталии, а их размер – от пола до потолка.

      – Тридцать первого марта две тысячи первого года по адресу…

      Меня загоняли в угол. С каждым новым нераскрытым преступлением фигура террориста прибавляла в весе и, судя по взгляду младшего лейтенанта, отчетливо приобретала мои черты. Когда мы приблизились к маю – весь апрель я беспредельничал, – невыносимо захотелось принести себя в жертву кровавому образу и взять вину на себя.

      – Pardon, – от страха за будущее я перешел на французский, – возле каждого подъезда установлены камеры видеонаблюдения. Быть может, имеет смысл просмотреть записи?

      – А ты не так прост. – Наверное, мой французский произвел впечатление, и Шпак перешел на «ты». – Еще насмотришься.

      Мысль, что я могу увидеть на экране, как выхожу из разных подъездов, поразила своей нелепостью. Я начал судорожно вспоминать, когда и в какие подъезды заходил.

      – Девятого мая…

      Зачем же девятого?.. Они могут сделать видеомонтаж, этот Шпак, он на все способен! Где я был девятого мая? Наверняка ведь куда-то заходил?..

      Так продолжалось до двадцать восьмого июня. На этой дате дверь в кабинет распахнулась, и краснощекий майор, по-хозяйски зайдя в комнату, пригласил за собой Зинаиду Петровну.

      Зинаида Петровна, милая старушка, сдавшая меня ментам, страдала провалами памяти. Она жила на первом этаже и всю жизнь, сколько я ее помню, жила бабушкой. Лет двадцать назад их было трое, они сидели на лавочке перед подъездом, и я был уверен, что это ведьмы. Иногда ведьмы подзывали меня, протягивали карамельки и говорили: «Бери, не бойся!», а баба Валя добавляла: «Нам бы твои зубы!» Отказываться было страшно. «Что надо сказать?..» Сжимая в горячей ладошке «Гусиные лапки», я бежал за угол дома и там, после мучительных колебаний, выбрасывал гостинцы. Затем баба Валя умерла, а квартиру бабы Нади продали внуки, забрав старушку к себе. Кто-то говорил, что она сейчас в доме для престарелых, где-то в Мытищах, что уже не встает и в знак протеста ходит под себя, а нянечки ее за это бьют, и никто ее не навещает, даже по праздникам. Так вот, Зинаида Петровна все вспомнила – и бабу Валю, и бабу Надю, и меня:

      – Сначала я подумала, что это бандиты! Сами знаете, какая жизнь пошла. Хоть телевизор не включай!

      Опомнилась!.. От долгого сидения на краешке стула заныла спина. Я посмотрел на майора – здесь для него все ясно, мыслями он не здесь; можно немного расслабиться, – и поменял позу: старая обезьяна представляет банан. Вместо обещанного (дома мог застыть и сидеть часами), вместо ожидаемого облегчения – свинцовая волна усталости по телу. Сомкнуть веки, закрыть глаза, не быть; пусть течет, как течет, лишь