Взращение грехов. Чингиз Абдуллаев

подзащитного. Но я старый циник, Вячеслав, меня трудно переубедить. Ты должен понимать, что я не гожусь для подобных расследований. Уже не гожусь. Возможно, ты прав. Возможно, там произошло нечто такое, чего никто не заметил и не понял. Но такие расследования уже не для меня.

      – Вы еще молодой человек, – горячо сказал Славин, – сколько вам? Сорок семь или сорок восемь? А вы говорите так, словно вам уже девяносто. Никогда не поверю, что вы стали старым циником, как вы говорите. Извините, что я вообще так с вами разговариваю. Но для моего поколения вы стали настоящей легендой.

      – И, возможно, поэтому я отказываюсь. Чтобы не разочаровывать таких, как ты…

      – Вы не можете меня разочаровать, – возразил Вячеслав, – если бы жив был мой отец… если бы он был жив… как вы думаете, он бы мне отказал? Он бы отказал вашему сыну? Вы для нас всех были живым символом борьбы за правое дело.

      – За правое дело… – горько усмехнулся Дронго. – Тебе не кажется, что я для этого не совсем подхожу?

      Славин поднялся, чтобы уйти.

      – Извините меня, – сказал он на прощание, – я не хотел вас обидеть.

      – Подожди, – мрачно остановил его Дронго, – сядь и не двигайся. Ты думаешь, что можно так просто прийти ко мне домой, рассказать мне об этой истории, напоследок высказать все, что ты думаешь обо мне, и уйти? Неужели ты не понимаешь, что я отказываюсь именно потому, что не хочу тебя разочаровывать? А если выяснится, что этот Тевзадзе действительно виноват? И все твои рассуждения ничего не стоят? И твоя проверка тоже была ошибочной? Что ты тогда скажешь?

      – Что вы правы, – ответил Вячеслав, – я признáю, что был не прав. Но все равно буду защищать этого человека. Вы же знаете, что я обязан его защищать. Это моя профессия.

      Дронго усмехнулся.

      – Чему вы улыбаетесь? – не понял Славин.

      – Мы коллеги, – объяснил Дронго, – я помню, как на юридическом факультете у меня был педагог, такой странный доцент. Он искренне считал, что адвокат, являющийся членом партии, не имеет права защищать насильников и убийц. Это противоречит Моральному кодексу строителей коммунизма. Он даже писал об этом во все инстанции, требуя запретить членам партии выступать в таких процессах.

      Славин улыбнулся:

      – Неужели правда?

      – Да, – кивнул Дронго, – потом мой отец ему долго объяснял, в чем состоит долг адвоката. Но, похоже, доцент так и остался при своем мнении.

      – Вы тоже так считаете? Там даже не хотят со мной разговаривать. Считают, что я защищаю убийцу, который не заслуживает никакого снисхождения. Они не понимают, как я мог согласиться туда приехать…

      – Я тебя понимаю. И, судя по твоим словам, я могу стать твоим единственным союзником. Будем считать, что ты меня убедил. И знаешь, почему? Потому, что я обязан туда поехать. Хотя бы вместо твоего отца. И даже если у меня ничего не получится, то это тоже будет урок. Неплохой урок для тебя, Вячеслав.

      – Я знал, – улыбнулся молодой человек, – я был уверен, что вы согласитесь