Душа возрождения. Арно Эжен

ель. Я безумно рад, что вы сейчас здесь со мной. Мое имя Эжен Арно, я попрошу вас называть меня мессере Арно, ибо мы отправляемся в Италию во времена Высокого Возрождения! Ох! Каждая эпоха удивительна и неповторима! Каждая эпоха как человек: со своим именем, характером, вкусом, страданием, ошибками, мечтами и целями. А что касается меня, то считайте, читатель, что я бестелесная точка зрения, которая может только наблюдать и мыслить, все мои мысли вы видите здесь, на страницах этой книги.

С уважением, мессере Арно

      Сцена 1

      Актер сидел напротив зеркала и смотрел в глаза своему герою, откровение которого знал он наизусть, а сердце его бесстыдно одолевала грусть.

      – И роль шутов под силу мне была, и палача-то бремя нес я смело, и даже сущность хладнокровного убийцы преподносил я в своем сердце. Я видел смех, когда смешить хотел. Я видел страх, когда хотел я сеять ужас. Я видел ненависть, когда отвратителен я был. Мне надоели эти маски! Эти бездушные сухие краски! Хочу великую ту роль, которой с рождения пропитана моя бурная кровь, которая есть в моей душе. Но в чем она и где она? Что поможет мне ее сыграть? Как же полно ненависти сердце к герою, что в зеркале я вижу! Эти глаза, эта улыбка! Как тебя я ненавижу! Счастливец! Твоим исповедям хлопает весь мир, стирая ладони в кровь. Твои исповеди гениальны, они меняют жизнь людей. Они вызывают чувства. Они вызывают дрожь в коленях, смех и любовь к искусству. Теперь руки мои в липкой краске. Не могу я больше на лике своем носить рожу проклятой маски! Я все эмоции сыграть сумел! Любовь, когда полюбить посмел. Ужас, когда я был напуган. Предательство прочувствовать сумел, когда был предан. Спасибо тебе, Господь, что честь такую оказал ты мне и ниспослал все эти чувства! Но лишь одна роль осталась сыгранной фальшиво. Смерть… Явись ко мне, учитель в черной маске, давай вместе великую сыграем роль!

      – Вы так жаждете разделить со мною сцену? Неужели вы просите меня сыграть в тандеме? – молвил Мортэ, внезапно появившись в отражении.

      – Уверен, вы прекраснейший актер. Для меня это было бы огромной честью. И поверьте, мои уста не исходят лестью. Огромная честь была играть с милою Виритой на одних подмостках, а как приятно было читать диалоги с вдохновляющей Аморэ… Вита была моим кумиром. Но вы не удостоили меня своим талантом.

      – Но не спешите, лицедей, дайте мне талант и время на важное размышление. Где мое перо? Я должен написать вам монолог. Прошу, диктуйте. Пусть в ваших словах будет таиться прекрасный идеал. Я лишь стану тенью вашего превосходства. Шанс лишь один. Выбор лишь за вами. Я исполню ваши пожелания, лишь бы быть достойным вас и вашего таланта. Не хочу испортить вашу пьесу. Вы лишь диктуйте, я исполню. Это моя роль…

      – Хочу я повлиять на жизнь людей! Хочу остаться непревзойденным! Не желаю ни минуты более оставаться несчастным обреченным! Хочу с самой смертью диалог прочесть на сцене. И чтобы это видел весь огромный зал! Да, имею я такую дерзость! И откуда во мне такая смелость? Мечтаю так же сильно, как художник, который хочет портрет ее запечатлеть на своем холсте! Прошу тебя, Господь, не осуди своего раба! Я чувства все познать сумел, я чувства все сыграть сумел, но осталось лишь одно! Буду выражаться святою прямотой, жажду я, чтобы зритель от этой роли упился блаженной красотой, чтобы слезы у него из глаз текли, которые сдержать он просто не имел бы сил, чтоб люди восклицали единогласно: «О, Боже, как это прекрасно!», тогда жизнь моя была бы не напрасна. Выразить своего восхищения не имели бы таланта земным своим созданием и вновь в отчаянии рыдали в блаженном уповании! Прошу тебя, Мортэ, исполни мое постыдное желанье! Поневоле буду я читать послушно откровение ненавистного героя, что чужд мне по натуре. Пошли мне неземной тот монолог. Видишь, я на коленях пред тобою!

      – Последний акт… – лишь Мортэ прошептал.

      Сегодня в театре большое представление. Все собрались, чтоб вновь потешить слух исповедью героев тех на сцене, за маскою которых душа ранимая таится и горести своей стыдится. Там, за дверьми, в разгаре правд, лжи и лести, фигура стояла недвижимо на месте, речам внимая.

      – Не осудите моей роли в этой пьесе, ее дало мне что-то свыше, а я противиться не смел. Жажду я, храбрец, иных ролей, но смирение мною правит. Моя роль будет главная? Нет. Не смею даже я мечтать и думать. Я недостоин. Лелею я каплю лишь желания на грош людского признания. И вот лишь шаг, и уже я удостоен стольких взглядов, не ожидавших новых масок в этом спектакле. Не настолько ли ужасна моя дерзость, что вмешаться я посмел в действо знаменитой пьесы? А сердце бьется, как у начинающего актера, который волнуется пред своим первым выходом на публику. Иду я вниз по красному ковру. Расправлены руки мои в символ благочестия. Пред глазами лишь сцена и одно лицо, мой прекрасный будущий великий актер. Как прекрасно это место… Все в шелках багровых и колоннах, резьбе, балконах. Раздается монолог, откровение той роли ненавистной, что актеру чуждо. И вот на сцене я. Никто не понимает, что за герой, каково его значение?

      – Какая дерзость, как он посмел прервать большое представление!

      И тут из-под рукава клинок. И слеза из глаза поневоле. Из этих глаз, которые кажутся чернее ночи, которые повидали столько слез.

      – Неужели