Русский Афон 1878–1914 гг. Очерки церковно-политической истории. Лора Герд

мировой войны Россия не вмешивалась в балканскую политику. Пассивность, боязнь нарушить шаткое ра вновесие на Балканах и политика лавирования между греками, болгарами, сербами и турецким правительством неизбежно отражались и на позиции русского правительства в отношении Афона.

      Русские на Афоне. Конец XIX в.

      Резкое увеличение числа русских на Афоне связывают с двумя именами – духовника монастыря Св. Пантелеймона о. Иеронима и игумена архимандрита Макария; благодаря их трудам монастырь стал одним из величайших духовных центров русского народа конца XIX – начала ХХ в.[19] О. Иероним (в миру Иван Павлович Соломенцов) родился в 1806 г. в г. Старый Оскол Курской губернии в купеческой семье. В 1831–1836 гг. он странствовал и жил в разных российских монастырях, а в 1836 г. прибыл на Афон, где купил келлию пророка Илии, относящуюся к Ставроникитскому монастырю; вскоре он принял постриг с именем Иоанникий. В 1840 г. он был приглашен на жительство в русский монастырь и там принял схиму с именем Иероним. Игумен Герасим назначил его духовником для русской братии. Скончался он в 1885 г.

      Не менее известным был его ученик, игумен Пантелеймонова монастыря архимандрит Макарий. Архим. Макарий (в миру Михаил Иванович Сушкин) родился в г. Туле в купеческой семье. В 1851 г. он прибыл на Афон, где внезапно заболел и принял постриг в ноябре того же года. Выздоровев, о. Макарий под руководством о. Иеронима вскоре стал одним из самых ревностных монахов Пантелеймоновского монастыря. Видя высокую духовную жизнь своего ученика и его несомненные способности, Иероним стал готовить его к настоятельству. Вскоре после прибытия Макария в монастыре начались попытки вытеснить русских. Греки старались ограничить их число, так чтобы они составляли не более братии. Наибольшей остроты конфликт достиг к началу 1870-х годов. Не добившись признания на Афоне, русские монахи предоставили дело патриархату. При поддержке патриарха Иоакима II и активном содействии российского посла Н. П. Игнатьева в 1875 г. спор был решен в пользу русских, монастырь официально получил наименование русского, а о. Макарий был назначен игуменом[20]. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. отношения снова обострились, но уже по Сан-Стефанскому миру русские приравнивались в своих правах к грекам; Ильинский и Андреевский скиты были названы русскими обителями наравне с Пантелеймоновским монастырем (статья 22). Согласно 62 статье Берлинского трактата русские монахи Афона пользовались покровительством России через ее дипломатических представителей[21].

      После 1878 г. начался период наивысшего расцвета русского монашества на Афоне; теперь можно с полным правом говорить не просто о русском присутствии на Св. Горе, но о Русском Афоне как весомой церковно-политической единице на православном Востоке. Более чем четырехтысячное русское монашество на Афоне являлось опорой для восточной политики русского правительства. Пантелеймонов монастырь служил моральной поддержкой для русских организаций

19

Иоаким (Сабельников), иером. Великая стража. Жизнь и труды блаженной памяти афонских старцев иеросхимонаха Иеронима и схиархимандрита Макария. Кн. 1. Иеросхимонах Иероним, старец-духовник Русского на Афоне Свято-Пантелеймонова монастыря. М., 2001; Дмитриевский А. А. Русские на Афоне. Очерк жизни и деятельности игумена русского Пантелеймоновского монастыря священно-архимандрита Макария (Сушкина). СПб., 1895.

20

Иоаким (Сабельников)., иером. Великая стража. С. 211–243; Fennell N. The Russians on Athos. P. 138–150.

21

Тем не менее, эта статья вызвала разочарование русских монахов Афона: в своем письме к консулу в Фессалонике игумен Макарий просит о покровительстве и с сожалением отмечает, что положение русских осталось по-прежнему неопределенным (архим. Макарий – М. А. Хитрово. 7 ноября 1879 г. ОР ИРЛИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 470. Л. 2–2 об.). В результате донесения Хитрово от 10 мая 1880 г. необходимость установления особого покровительства над русскими монахами Афона обсуждалась и в МИДе, и в Св. Синоде. 5 июня 1880 г. министр иностранных дел Н. К. Гирс обратился к К. П. Победоносцеву с запросом по этому поводу (РГИА. Ф. 797. Оп. 50. 2 отд. 3 ст. Д. 139. Л. 1–1 об.). Ответ обер-прокурора был достаточно сдержанным: «Несомненно одно, – писал Победоносцев, – что устроять дела наших афонских иноков мы можем только при полном согласии с иерархом, которому они подчинены. Быть с ним в согласии не так трудно, остается только бережно относиться к его правам и не попирать их, уповая на свое могущество и силу» (Там же. Л. 2–3). Здесь отчетливо проявляется разница во взглядах на церковные и, в частности, на афонские дела дипломатического и духовного ведомств: если МИД исходил в первую очередь из соображений государственной пользы, то гораздо более осторожный в своих действиях Синод постоянно указывал на невозможность пренебрегать древними каноническими нормами и обычаями. «На Берлинском конгрессе, – писал исследователь истории афонского монашества А. А. Дмитриевский, – все надежды русских иноков на Афоне вообще и в русских скитах в частности рухнули безвозвратно: сладкие мечты стать в ряд двадцатиостальных самостоятельных святогорских монастырей иной национальности разлетелись, как дым по ветру, и русские афонские иноки были возвращены, так сказать, в первобытное состояние, в каком находились они до войны» (Дмитриевский А. А. Русские на Афоне. С. 237). Особенно тяжело воспринималась потеря надежды называть Андреевский и Ильинсикий скиты монастырями, что дало бы возможность русским иметь в Протате трех русских представителей вместо одного (Там же. С. 238).