Сон. Любовь. Перевоплощение. Миры, одетые в слова. В историях и стихах. Елизавета Лещенко

unusual tree, whose leaves and roots are disagreeing.

      And there is Small Butterfly, which has its own sky.

      ***

      Ты обнимаешь мой ствол. Я оплетаю тебя корнями. Вместе мы уходим под землю. Мягко, тепло.

      Всё глубже и глубже. Нам жарко. Мы улыбаемся и смеемся. Вдруг ты говоришь: «Давай посадим дерево!» Наклоняешься ко мне и осторожно срываешь зубами один лист, быстро уходишь и прячешь его куда-то.

      Я делаю вид, что хмурюсь. Но когда ты возвращаешься, ветви сами тянутся к тебе, и серебристые серьги обрушиваются на нас сумасшедшим дождем.

      Вдалеке слышны раскаты первого грома этой весны.

      ***

      Ночь была душной. Хейли встала, чтобы открыть окно настежь и глотнуть чая со льдом. Комната, где она жила в последнее время, была уютной и тихой, несмотря на то что сама квартира находилась в высотном доме оживленного района с нескончаемым движением людей и машин.

      Под окном раскинулся как будто чудом оказавшийся здесь оазис из высоких благородных деревьев, хвойных и лиственных, прячущих свои мудрые корни под игривым ковром на удивление душистых трав и легкомысленно-золотистых цветов.

      Вдыхая смешанный волнующий запах летней ночи большого города, Хейли, прикрыв глаза, мысленно совершала путешествие по уже хорошо знакомым местам. На соседней улице есть широкая старая лавка, любезно спрятавшаяся под большим кустом, растущим прямо за автобусной остановкой, где можно часами сидеть, праздно глазея по сторонам и беспечно болтая ногами – и никто-никто тебя не заметит.

      В узком проулке неподалеку от магазина старинных безделушек есть кованые ворота без замка, без труда приоткрыв которые, ныряешь в глухой двор-колодец с окошками-бойницами вместо пластиковых витрин, булыжной брусчаткой вместо асфальтовых дорожек, бесчисленным количеством граффити-шифров и настенной переписки влюблённых школьников на годами не обновлявшейся отделке.

      А если повернуть за угол, пройти пару кварталов налево, осторожно проскользнуть по самому краю шоссе, мимо старых заводских складов и протиснуться сквозь расшатанные прутья ржавеющей ограды, можно попасть в заброшенный парк, где замшелые древесные стволы оплетены вьюном, где запахи бензина и пыли теряются в лабиринте разномастной листвы, где над маленькой – непонятно где берущей начало и неизвестно в каких зарослях травы теряющейся – речкой как будто парит полуразрушенный мостик из старого камня.

      Часто Хейли, забывшись, простаивала здесь до темноты, пока уже спустившаяся вечерняя прохлада не заставляла её, начав дрожать, вернуться к реальности, где её тело, опирающееся на едва ли надежный край мостика, ныло без движения, а онемевшие пальцы машинально поглаживали холодную, влажную, пористую поверхность.

      Сейчас Хейли живо вспомнилось русло маленькой прохладной речушки с прозрачной водой и миниатюрными рыбешками, с кусочками желтоватых травинок, скользящих над песчано-илистым дном. Этот маленький непостижимый мир зачаровывал и манил её к себе. Притягивал и забирал. Забирал, потому что она была готова уходить.

      Она стояла у окна, как будто в пол-себя находясь здесь; была, дышала и чувствовала. И всё же, какой-то – незаменимый, неповторимый и важный кусочек её внутреннего мира – был навсегда оставлен где-то, куда она уже не сможет вернуться, чтобы найти и забрать его. Она забыла дорогу к разноцветному домику, в котором беспечно жил её внутренний ребёнок. Она больше никогда не будет держать его за руку, смеясь и танцуя на мостовой под проливным дождём.

      Она стояла у окна, не замечая, как слёзы чистыми крупными бусинами звонко разбиваются о пустой подоконник, стояла, не чувствуя ног и не ощущая опоры. Стояла и таяла.

      Она не могла бы сказать, сколько времени прошло с тех пор, как они совсем перстали звонить или писать друг другу. Но она точно знала, что именно с этого времени её неотступно преследовали сны.

      Раньше она никогда не видела снов, или не помнила о них. Теперь же она относилась к ним, как к живым существам: существам, которым не требовалось разрешения на то, чтобы познакомиться поближе, существам, которые не стучали в дверь перед тем, как собирались войти – они просто крали. Крали её у самой себя, бесцеремонно возвращая в постель использованной оболочкой.

      И было ещё кое-что. Кое-что, что она знала наверняка: он тоже был там. Был и помнил.

      ***

      Ты стоишь у самого края крыши, я стою напротив, у другого края.

      Твои огромные печальные глаза безучастно смотрят вдаль. Бешеный ветер треплет твои небрежные волосы.

      Мы соединены тяжелой цепью. Ни один из нас не двигается. Небо становится свинцово-колким. На моих руках появляется лёд. Сколько мы так стоим, неизвестно, но я больше не могу терпеть и делаю шаг вперед.

      Ни секунды не колеблясь, ты отступаешь назад. Моё сердце едва не вырвано под твоей тяжестью.

      Я просыпаюсь. Идёт снег.

      ***

      Мэри и Джек были приветливыми людьми среднего возраста: статный, полный достоинства