Современные тюрьмы. От авторитета до олигарха. Валерий Карышев

можно бы мне самому с этими паханами, которые на «спецу» сидят, связаться?

      – Можно, конечно! Но они тебе то же самое скажут. А вот наколочку свою, – Гурам покосился на изображение змейки, обвивающей кинжал, – лучше тут как-нибудь сведи. С этапа на зону придешь, тебя сразу же спросят: мол, за наколку отвечаешь? Ты не ответишь, тебе и предъявят. Знавал я одного такого. Два часа ему дали, чтобы свести. То ли кольщика рядом не оказалось, чтобы затушевать, то ли инструментов… Так он электрокипятильником на своем теле выжигал. Так-то.

      В этот же день Отари покинул привилегированную нижнюю «шконку» у окна, переехав на другое место, менее комфортное. Нары на третьем ярусе, так называемую «пальму», приходилось делить с семидесятилетним дедушкой-рецидивистом из Твери, татуированным с головы до ног, и молодым бритоголовым пацаном-первоходом из какой-то люберецкой бригады, спали в три смены. Естественно, о былом уважении не могло быть и речи. Настроение Шенгелая упало до нулевой отметки.

      Новости с воли, передаваемые адвокатом, были противоречивыми.

      Со слов защитника, Важа Сулаквелидзе уже знал о том, что в сизо 48/1 «крестника» не приняли за вора. Важа объяснял это интригами, которые якобы плетут русские жулики против кавказцев и Сулаквелидзе лично.

      Но зато один из бойцов Шенгелая, участвовавших в наезде на фирму-должника, за достаточно скромное вознаграждение согласился взять вину на себя. Следствию было наплевать, кто именно пойдет «паровозом»: если есть преступный эпизод и есть человек, который во всем сознается, почему бы не взвалить весь груз на него?!

      – Следствие подходит к концу, – сообщил защитник, – где-то через месяц дело передадут в суд. Крепитесь, Отари Константинович. Ваши друзья делают для вас все возможное. Я тоже. А теперь нам следует изменить тактику поведения на следствии. Вот, послушайте…

      Легко сказать «крепитесь»! Особенно тут, в мрачном сизо, особенно без привычных атрибутов шикарной вольной жизни, особенно когда переступал порог тюремной «хаты» в одном качестве, а теперь вот среди простых «мужиков»…

      Тем не менее Отари крепился.

      Чтобы задобрить сокамерников и лично Гурама, несколько раз передавал, как и положено, на «общак» деньги, сигареты и продукты. Лавэ, табак и «бациллы», конечно же, были приняты, но отношение к «апельсину», снисходительное и чуть-чуть пренебрежительное, тем не менее осталось.

      Это пренебрежение, сквозившее в интонациях, в жестах, зачастую просто во взглядах, все больше злило Шенгелая. От постоянного недосыпания, спертости воздуха и переживаний он осунулся, похудел, почернел. В интонациях Отари даже при разговоре со следователем и адвокатом сквозила скрытая агрессия.

      Казалось, еще немного, и прорвется гнойник, назревший в душе Шенгелая, и агрессия эта, ядовитая и зловонная, выплеснется наружу.

      Так оно и случилось.

      Круг развлечений на любой «хате» сизо, как правило, невелик. Книги, газеты, телевизор, настольные игры «под интерес», рассказы о прошлой, вольной жизни. Иногда подследственные