Экософия духовной жизни будущего. З. Г. Лапина

то в японской лирике – и поныне, человек есть главным образом «выражение жизни», а уж потом и в относительно малой мере – «утверждение жизни». При этом уже Человек-Творец выражает себя главным образом в творческом «утверждении жизни», исходящим из «выражения жизни» и включающим его в себя в качестве своего необходимого исторического начала, превращаемого в логический исход.

      И это – не просто и далеко не только некая система аксиом, полагаемая при помощи Живой логики творчества. Это – логически=абстрактное выражение изменившегося соотнесения человеком себя с живой Природой, когда человечество поставило биосферу в реальную зависимость от своего творчества. Этот сдвиг человеком своих реальных акцентов с Природы на себя, свое творчество имеет прямое отношение и к истории: в ней должно выделять, особо акцентировать внимание на человеческом творчестве Жизни Природы, – и это несмотря на то, что в истории этот аспект занимал вторичное положение в системе взаимотворчества человека с Жизнью. И все же внешне, в первом приближении этот сдвиг акцентов выглядит как априорно-аксиоматический, как установление новой системы аксиом.

      В Творчестве=Жизни=Культуры Человеком нет ничего вне этого: все одухотворено творчеством Жизни. Таково наше развитие аксиоматики японской традиции, утверждающей: «Все есть жизнь». Творчество Жизни=Культуры Человеком составляет с Жизнью Природы как бы целостный «организм», который отныне живет, организует=творит свою жизнь по законам двух (а затем оказывается, что и трех) типов: самой Жизни и ее творчества Человеком, «но он по-прежнему не может жить вне, без и против Природы… Для него жизнь изначальна и вечна» [476, c. 210] уже не только потому, что она всех нас и породила и продолжает порождать=творить, но еще и потому, что в ней и через нее мы творим и самих себя, – хотя все-таки главным образом – именно ее, Жизнь. И предметно-неживое – тоже потенциально живое и средство творчества Жизни Человеком, но уже не выражающее роль предметно-материального производства=«базиса». Соответствующим образом расширяются функции-аспекты бытия неживой природы. Если Н. Т. Федоренко, выражая аксиому о всеобщности жизни, писал в своей книге «Кавабата Ясунари»: «Камни японцами извечно почитались как живые творения, с которыми человек может общаться» [412, c. 30], то отныне это общение удваивается (а затем усложняется еще более): камни и вообще все «неживое» еще и творится человеком – во имя творчества Жизни и как средства этого взаимотворчества. Примерно этот настрой мудрец Мэ (1173–1232) выразил поэтично [412, c. 70]:

      «Зимняя луна,

      Ты вышла из-за туч,

      Меня провожаешь.

      Тебе не холодно от снега?

      Тебя не знобит?»

      Изначальность и всеобщность Жизни выражается еще и в очень специфичном отношении японцев к соотношению жизни и ничто=пустоте, небытию, вакууму и смерти. В этом понимании изначального соотнесения живого бытия-жизни и бытия неживого, или небытия можно согласиться с тем, как это соотнесение характеризует