Кровь на снегу. Дмитрий Казаков

овраг, к Почайне, обнаружил волчьи следы – необычайно крупные, петлявшие так, словно зверь что-то вынюхивал.

      Тогда он не придал этому значения, и только вечером, притащив из леса кабана, узнал, что пропал один из парубков.

      – Не так просто дело, – сказал Олег, всей весью признававшийся за старшего, когда Шолох рассказал о следах. – Отрок крепкий, двенадцать зим, простому зверю бы не дался. Пойдем, посмотрим.

      Когда-то давно, будучи молодым, Олег служил князю Владимиру, плавал за моря, видел чудеса Царьграда.

      Именно по его слову речку, протекавшую рядом с местом, выбранным для поселения, назвали Почайной. «На Киев немного похоже» – сказал он тогда, почти двадцать пять лет назад, когда они только что пришли в эти места, и никто не стал спорить.

      А бежали они от князя, прозванного Отступником, отринувшего отеческих богов, предавшего их огню, мечу и речным волнам. Ушли из Ростова Великого, вниз по Оке, в земли дикие, чтобы скрыться от тиунов и наместников, от жрецов греческих в черных одеждах.

      Десять семей, что решили держаться старой веры – достаточно, чтобы создать новую весь.

      Шолоху тогда не было и двадцати, но он помнил все так, словно произошло это вчера. И еще бы не помнить, из родного города отправиться неведомо куда, в чащобы, где редко-редко встречаются поселения волжской чуди, мирных охотников, а властвуют медведи, лешие, а то и твари похуже.

      С чудью удалось поладить миром, отстроились, обжились…

      – Пойдем, – согласился Шолох, и они вдвоем зашагали туда, где он утром видел следы.

      Позади остались дома, выглядывающие из них испуганные люди.

      Олег следы умел читать чуть хуже Шолоха, зато с оружием управлялся ловчее, будь то лук, топор или рогатина, а дома хранил настоящий железный меч из царьградской стали, память о княжьей службе.

      Судя по отпечаткам, хищник был чуть не с теленка, и бежал следом за отлучившимся за околицу парубком.

      – Ящер его забери, куда он поперся-то? Зачем? – спросил Олег, когда стало ясно, что они движутся точно на юг, прочь от реки.

      В той стороне сейчас, зимней порой делать нечего.

      – Словно зачарованный, – шагавший впереди Шолох остановился, принюхался.

      Пахло кровью, причем свежей, пролитой только что, и впереди, на небольшой поляне все было в красных брызгах – стволы деревьев, спустившиеся к самой земле ветки молодой елочки, и свежий, чисто-белый снег.

      Тут след обрывался, и человеческий, и звериный.

      Они облазили все, чуть ли не носами вскопали каждый вершок, но не отыскали ничего – словно огромный волк загрыз парубка, а после этого улетел вместе с ним, не оставив ни костей, ни обрывков одежды.

      – Оборони нас Перун, – пробормотал Олег, когда стало ясно, что они ничего не найдут.

      – Только на него вся надежда, – Шолох вздохнул, осенил себя знаком Рода.

      В этих лесах, что тянутся на тысячи верст, может встретиться что угодно, отродья Чернобога выползают из тайных берлог, крадутся в чащобе лесные духи, древние и кровожадные. Только мудрейший из волхвов разберет, что за тварь погубила парубка из их веси, да только где взять такого волхва?

      Остается надеяться на богов.

      Следующим утром принесли жертву – на Перуновой горке, что по другую сторону Почайны, зарезали теленка, обрызгали кровью идол Владыки Молний, а губы его намазали сладким жиром.

      – Услышь нас, владыка! – возгласил Ясень, старейший из мужчин веси, кому по обычаю и положено приносить жертвы богам, и вскинул к небесам окровавленный нож.

      Пусть овсень на дворе, и двери Ирия закрыты до весны, но молитвы все равно должны доходить…

      Ведь как же иначе?

* * *

      То, что жертва не помогла, стало ясно через седмицу, когда чуть ли не все жители веси увидели кружившуюся в небе огромную черную птицу – ворона не ворона, беркута не беркута. А тем же вечером прямо за околицей нашли труп Ясеня – белый-белый, и весь высушенный, совершенно обескровленный.

      На морщинистом лице застыл ужас, а пальцы рук были обгрызены острыми зубами.

      – Вот так пакость, – сказал мрачный как грозовая туча Олег. – Что делать будем?

      – Это все чудь проклятая! – завопила одна из баб, собравшихся к тому месту, где нашли телу. – Лесовики! Они против нас злоумышляют давно! Завистники проклятые! Напасть на них, дома сжечь!

      – Отомстить! Отомстить! – заорали с разных сторон.

      – Цыц! – прикрикнул Олег, и толпа затихла. – Нечего болтать, а ну разошлись! Останься ты, Шолох, и ты, Горазд…

      Этот мало того, что кузнец, и силой поспорит с велетом, так еще и умом не обижен.

      – Всякий глотку драть готов, да только не верю я, что к этому чудь причастна, – сказал Олег, когда они остались вдвоем.

      «И то верно, – подумал Шолох. – Если бы хотели лесовики нас извести, давно бы это сделали, а не стали бы ждать двадцать лет. Да и без колдовства обошлись бы, навалились всем племенем… сколько