Пятнадцать жизней Гарри Огаста. Клэр Норт

причинить мне серьезный физический, а тем более морально-психологический ущерб. Понимая это, я старался кричать как можно громче, кашлять как можно сильнее и корчиться от боли как можно убедительнее. Это их напугало, и они на время отступились. Но потом ко мне подошел Фирсон и сказал: «Мы делаем это ради всего человечества, Гарри. Ради будущего». И за меня принялись снова, уже всерьез.

      К концу второго дня истязаний меня приволокли в душ и включили ледяную воду. Сидя на полу, я думал о том, можно ли сильным ударом разбить стекло душевой кабины, чтобы осколком перерезать себе вены на руках.

      На третий день в действиях моих мучителей стала появляться сноровка. Уверенность Фирсона в своей правоте оказалась заразительной, и теперь его помощники делали все очень старательно. При этом Фирсон никогда не присутствовал при пытках – за несколько минут до их начала он всегда куда-то уходил и появлялся через несколько минут после того, как истязания заканчивались. Под вечер третьего дня, когда я, истерзанный, лежал в кровати, глядя на оранжевые закатные блики на потолке, он вошел в комнату, сел рядом со мной, взял за руку и сказал:

      – Господи, Гарри, мне так жаль. Мне так жаль, что вы так себя ведете. Если бы вы знали, как мне хочется все это прекратить.

      Я ненавидел Фирсона, но удержаться не смог. Соскользнув с кровати, я упал перед ним на колени, прижал его руку к своему лицу и разрыдался.

      Глава 19

      Я написал два письма. Вот текст одного из них:

      Дорогая Дженни!

      Я люблю тебя. Наверное, мне следовало бы сказать тебе гораздо больше, чем эти простые слова. Но сейчас, когда я пишу эти строки, я понимаю, что эти три слова – главные. В мире нет более правдивых и более точных слов, чем эти. Я тебя люблю. Мне очень жаль, что я тебя напугал. Я жалею о многом из того, что было сказано и сделано. Не знаю, будут ли мои дела в этой жизни иметь какие-либо последствия в будущем, но если тебе придется и дальше жить без меня, не вини себя ни в чем. Будь свободна и счастлива. Я люблю тебя. Это все.

Гарри

      Запечатывая письмо, я написал на конверте адрес одного моего приятеля на случай, если почту Дженни просматривают.

      Второе письмо было адресовано доктору С. Балладу, неврологу, с которым у меня изредка случались научные споры, в том числе за бутылкой виски. Ни он, ни я никогда не произносили этого вслух, но мы оба считали, что нас объединяет то, что принято называть мужской дружбой. Вот что говорилось в письме:

      Дорогой Саймон!

      В ближайшие месяцы ты услышишь обо мне много такого, что вызовет у тебя сомнения и вопросы. Это письмо лишь умножит их, так что прости меня за это. Я не могу сейчас вдаваться в подробности ситуации, в которую попал, и излагать во всех деталях, что мне нужно. Я просто прошу тебя об одной услуге. Прости меня за то, что я создаю тебе сложности и при этом ничего не объясняю, но ради нашей дружбы и взаимного уважения, а также ради моей надежды на то, что когда-нибудь наступят лучшие времена, выполни, пожалуйста, мою просьбу. В конце