Акулы из стали (сборник). Эдуард Овечкин

в теории невозможно. Но я всё-таки попытался.

      – Туда куда-то пошёл! – бодро доложил я и мотнул головой вправо.

      – В нору в свою, значит, уполз… Понятно!

      И командир решительным шагом марширует к Пашиной каюте, радостно напевая: «Молодцов, Молодцов, насую тебе я в жопу огурцов!»

      Толкает дверь его каюты и удивлённо смотрит на меня, типа «он что, вообще охуел, ещё и дверь закрыл, несмотря на строгий запрет?». Я в удивлении развожу руками во все стороны и старательно делаю вид, что не понимаю, как можно быть таким нахалом.

      – Молодцов! – орёт командир с заметно ухудшившимся настроением. – Ну-ка, открой дверь!

      Тишина.

      – МАЛАДЦОВ! – тарабанит командир в дверь каюты кулаком. – Открывай! Блядь! Двери!

      Тишина.

      Командир смотрит на меня ненавидящим взглядом. Я киваю головой, что он там, ну а куда ему деться с четвёртого этажа пятиэтажного здания?

      – Молодцов! – командир стучит в дверь ногами. – Открывай по-хорошему! Последний шанс тебе даю остаться в живых!!!

      Тишина.

      Командир подходит ко мне, снимает фуражку, аккуратно ставит её на тумбочку, смотрит на меня снизу вверх (а он у нас м-а-аленький был с большо-о-о-ой бородой):

      – Снимай, – говорит, – бескозырку.

      Чо, думаю, бить, что ли, будет? Ну, снимаю, кладу рядом с его фуражкой на тумбочку.

      – Топор есть? – спрашивает командир.

      – Никак нет!

      – Ну, пошли тогда так двери вышибать, раз нет.

      Дверь попалась крепкая. Уж как мы только её не били. И каблуками под замок (как в кино), и плечами, и вместе ногами – грохот стоял, мама дорогая! С первого этажа прибежал дежурный спросить, всё ли у нас в порядке и не надо ли вызвать пожарный расчёт или санитаров. Потом вышибали дверь втроём, уже с ним. Орали, конечно, перманентно слова «Паша», «сука» и «открой». Ну, вышибли, само собой, в итоге эту дверь.

      Когда пыль от штукатурки немного улеглась, то мы наблюдали такую картину: каюта три на три метра, пять аккуратно заправленных кроватей, перед окном стоит стол, за столом сидит Паша и что-то пишет в тетрадку.

      Командир покашлял – ноль реакции. Дежурный по факультету покашлял – ноль реакции. Я покашлял уже так, на всякий случай.

      Командир сходил, надел фуражку, вернулся и, подойдя к Паше, рявкнул:

      – Курсант Молодцов!

      – Ой, – медленно повернул на командира свои голубые глазки Паша, – тащ командир! А я и не заметил, как вы вошли, так заучился!

      Дежурный по факультету заржал и ушёл. Я очень старался не заржать. Командиру было не смешно:

      – Молодцов. Ты когда в увольнении был последний раз?

      – Недели две назад.

      – Хорошо сходил?

      – Нормально.

      – Так вот, Паша, хорошенько воскреси в памяти все детали этого последнего твоего увольнения в этом учебном году!

      – Ну… я, это, пошёл сначала…

      – Не надо, Молодцов! Это было фигуральное выражение, которое должно было тебе намекнуть, что ты лишён всех увольнений