Новые работы 2003—2006. Мариэтта Чудакова

прошло, что классовая вражда и гибель лучших возможна и сегодня.

      Но параллельно разворачивается сюжет внутренний, скрытый.

      «В вагон вошли еще двое: высокий, сероглазый, с крестообразным шрамом ниже левого виска, а с ним шестилетний белокурый мальчуган, но с глазами темными и веселыми» (151).

      С этого момента внимание восемнадцатилетней Натки приковано отнюдь не к «высокому, сероглазому», а к шестилетнему.

      Он поражает ее взрослой, на равных манерой общения:

      «… направился к ней и приветливо улыбнулся.

      – Это моя книжка, – сказал он, указывая на торчавший из-за цветка журнал.

      – Почему твоя? – спросила Натка

      – Потому что это я забыл. Ну, утром забыл, – объяснил он, подозревая, что Натка не хочет отдать ему книжку.

      – Что ж, возьми, если твоя, – ответила Натка, заметив, как заблестели его глаза и быстро сдвинулись едва заметные брови. – Тебя как зовут?

      – Алька, – отчетливо произнес он и, схватив журнал, убежал к своему месту» (151).

      Она сходит в Симферополе, отца с сыном поезд уносит «дальше, на Севастополь», фабула направляет Натку по месту работы – в пионерлагерь (его прототип – Артек), но сюжету дано свое движение. Вечером, выйдя к морю, она слышит за поворотом у подножья утеса чьи-то шаги.

      «Вышли двое. Луна осветила их лица. Но даже в самую черную ночь Натка узнала бы их по голосам» (154).

      – налицо значительность важного для сюжета сообщения.

      И наутро эти неведомые люди больше всего занимают героиню:

      «– Нина, – помолчав, спросила Натка, – ты не встречала здесь таких двоих?… Один высокий, в сапогах и в сером френче, а с ним маленький, белокурый, темноглазый мальчуган.

      – ‹…› А кто это?

      – Я и сама не знаю. Такой забавный мальчуган» (155).

      Отметим – она осведомляется о «двоих»: обычно так не спрашивают про взрослого с ребенком. И второе – внешность отца не отмечена, мальчика же – описана тщательно и любовно.

      Сюжет делает еще один виток. Вечером, придя в свою комнату, героиня в темноте ощущает, что «в комнате она не одна. ‹…› ясно расслышав чье-то дыхание, поняла, что в комнате кто-то спрятан», и, повернув выключатель, видит, что внесена кровать, «а в ней крепко и спокойно спит все тот же и знакомый, и незнакомый ей мальчуган. Все тот же белокурый и темноглазый Алька». Она рассматривает его трогательные вещички на тумбочке, читает записку «от Алешки Николаева», объясняющую присутствие мальчика в ее комнате (отец-инженер занят на ликвидации аварии; «ты не сердись ‹…› завтра что-нибудь придумаем»), – и впервые за все время ее неустойчивое, полудепрессивное настроение полностью меняется.

      «Натка тихонько рассмеялась и потушила свет. На Алешку Николаева она не сердилась» (161).

      Намечена ситуация радостной умиротворенности: она в одной комнате с любимым человеком.

      Примечателен и утренний разговор:

      «– Алька, – спросила Натка, когда, умывшись, вышли они на террасу, – скажи мне, пожалуйста, что ты за человек?

      – Человек? – удивленно переспросил Алька. – Ну, просто человек. Я да папа» (166).

      Его