Нелегальный рассказ о любви (Сборник). Игорь Сахновский

полированного состояния, не пожелал с ним расстаться даже на ночь и уложил с собой в постель, но ещё до наступления утра бесценный дар сгинул в помойном ведре.

      …Услышав очередное сообщение Иннокентия на тему «извините, не курю», Василий наконец не смог сдержать праведную злость и поставил новые вопросы: «А чего ж это ты, бля, всё не куришь и не куришь? Больной, что ли? Или ты вообще не мужик?» Иннокентий не успел ничего ответить, потому что вмешалась Роза, которая, не выпуская чайника из рук, наговорила Василию неприятных слов в том смысле, что «сам ты не мужик!» и «выметайся отсюда поскорее…».

      (Эту незначительную стычку Сидельников, возможно, просто не запомнил бы, если бы она не связалась накрепко в памяти с тем, что случится два месяца спустя, когда на исходе серого зимнего дня Татьяна Дворянкина с вытаращенными белыми глазами, шатаясь, войдёт в комнату Розы и достанет из рукава мятую бумажку. Роза будет долго молчать, вглядываясь в беспощадные каракули, а затем полушёпотом произнесёт нечто немыслимое: «Асфиксия в результате попадания рвотных масс в дыхательные пути». Гедрант умрёт в одну минуту на своём рабочем месте – в кабине грузовика.)

      Закрыв за Василием дверь, Роза подошла к Иннокентию, совсем понурому, и осторожно спросила:

      – Ну что ты? Что ты так пригорюнился? Пойдём я тебя провожу?..

      А он, посмотрев на неё снизу вверх сумасшедшими несчастными глазами, решил пожаловаться:

      – Роза, так мало нежности… Почему её так мало?

      Глава пятая

      Когда Сидельников остался один в комнате, он вскочил и заметался. Освоить или как-то приручить всё, что он сегодня услышал, казалось невозможным, но со всем этим надо было что-то делать. Прежде всего он подбежал к зеркалу и стал рассматривать собственные глаза с таким интересом, будто они только что у него появились. Ничего особо виноградного не наблюдалось. Но цвет был, бесспорно, тёмно-зелёный.

      Уже смеркалось. Процесс разглядывания себя в зеркале затягивал, очень скоро стало казаться, что с той стороны стекла молча глядит кто-то незнакомый. Лицо его темнело на фоне голубовато-белых стен, таких же голых, как и с этой стороны. Он не просто молчал, он как бы упорно вымалчивал окончательную правду о том, что было едва приоткрыто в словах Розы и о чем Сидельников никогда не решится спросить, а потом и спрашивать будет не у кого.

      Осенённый какой-то дикарской хитростью, Сидельников попытался применить маневр, а именно: он начал еле заметно сдвигать лицо влево, к самому краю зеркала, надеясь обнаружить зазор, хоть самую малую щель между этой и той сторонами. Он до последней секунды удерживал неморгающий, напряжённый взгляд незнакомца, который пока ещё выглядывал из-за багетной рамы, готовясь к вторжению… Ответами на каждую такую попытку были прохладные сухие пощёчины стенной побелки.

      Из открытой форточки тянуло мокрыми запахами земли и старых листьев, доносились жестяные щелчки отдельных запоздалых капель.