Спасибо, сердце! Воспоминания. Встречи. Раздумья. Леонид Утесов

вывешенное у дверей меню. Что-то привлекло в этом человеке мое внимание: старая потертая фуражка российского флота? Бородка клинышком? Усы с завитком? Почему мне знакомо все это? И вдруг передо мной всплыла картина: бульвар, столик, капитан, дама, шляпа… и мороженое, лошадиная доза.

      – Простите, – обратился я к нему, – вы бывший моряк?

      – Это нетрудно угадать, – сказал он, поправляя фуражку.

      – Вы плавали на Черном море?

      – Как же, в добровольном флоте.

      И вдруг я скороговоркой, безмерно волнуясь, начал задавать ему вопросы, один за другим:

      – Вы помните Одессу? Бульвар? Ресторан? А я был мальчик? Я мечтал о мороженом? И вы меня угощали?

      В глазах его не появилось никаких проблесков воспоминаний.

      – Ну, вы еще были с очень красивой дамой.

      – Да, да, – как-то печально оживился он, – она умерла, моя жена…

      – Почему вы здесь? Почему вы уехали?

      – Да я не хотел уезжать… Это она все – едем, едем. Очень испугалась… Вот и уехали. Обидно. Я никогда не был в Белой армии. Уехали, а потом мучились, мучились. Она ушла навсегда, а я остался и продолжаю мучиться. Сколько я испытал унижений, горя…

      – Ну а меня вы помните? Мальчик Ледя?

      – Нет, не помню…

      – Но все равно, я у вас в долгу. Скажите же мне, что я теперь могу для вас сделать?

      – То же самое, исполнить мечту, только уж, конечно, не о мороженом.

      Мы вошли в ресторан.

      – Чего бы вы хотели?

      Он долго думал, боясь ошибиться в выборе. Официант уже переминался с ноги на ногу.

      – Свиную отбивную, – наконец решился он.

      Когда свиная была жадно съедена, я спросил:

      – Ну а еще чего вы хотите?

      – Repeter, – сказал он, улыбнувшись.

      Его еда стоила шесть франков. А так как франк в то время равнялся восьми копейкам, то его мечты были дороже моих детских желаний всего на восемь копеек.

      Вот как бывает! Неограниченные возможности приходят к людям либо тогда, когда они не понимают, что с ними делать, либо тогда, когда им мало нужно.

      – Может быть, вы хотите вернуться на родину? Я могу попытаться выхлопотать вам разрешение. Хотите? – спросил я его.

      – Ах, уже поздно! Благодарю вас, – сказал он, взглянув на часы, висевшие на стене. Но я понял, что это больше относилось к моему вопросу, чем к стрелкам часов.

      Он попрощался и ушел.

      Я, кажется, оказался уже в Париже, а еще не все рассказал об Одессе…

      Лет в семь-восемь я понял, что лежать под дверью, даже и великого скрипача, неудобно. Став человеком более или менее самостоятельным, я бегал с Дегтярной улицы, на которой мы жили, на бульвар, к памятнику бережливого Ришелье – это полчаса пути – только затем, чтобы послушать оркестры.

      Одесский бульвар – это еще одна гордость одесситов.

      До революции он назывался Николаевским. В честь какого Николая он получил это название – не знаю. После революции ему было присвоено имя Фельдмана. Фельдман – революционер, принимавший участие в восстании «Потемкина».

      Рассказывают