Чагудай. Александр Ермак

берегу матерью и бабкой:

      – Бух-бух… Бух-бух…

      Вот уже и ноги мои совсем не идут, между кочками в трясине завязли, цепко держит, тащит меня к себе Чагудай:

      – Бух-бух… Бух-бух…

      И тогда я уже не реву, а кричу во весь голос:

      – Отпусти меня, Чагудай! Отпусти!.. Мама! Мама!

      И просыпаюсь от ее слов:

      – Ну что ты, сынок? Привиделось что? Ну, успокойся, я рядом…

      И я жался лбом к материной ладони. Чагудай отпускал меня. Слезы мои высыхали…

      Притормаживаем. В купе заглянул первый проводник. Пожилой:

      – «Синяя горка». Стоянка – одна минута…

      Поезд снова тронулся. За окном сосны, сосны, сосны. Кустарник. Поля. Снова сосны. Березы. Поля. Березы. Березы…

      Поглядываю на часы. Поглядываю на часы. Поглядываю на часы:

      – Пора…

      Достал сумку. Уложил. Утрамбовал. Всего-то ничего…

      Позевывая, бредет молоденький проводник. Остановился напротив. Соображает, глядя то на меня, то на сумку. Наконец сообразил. Улыбнулся:

      – Рано собираетесь. До Кольцовки еще четыре часа.

      – Я через пятнадцать минут выхожу.

      Молоденький напрягся. Потом замотал головой:

      – Но до Кольцовки нет остановок.

      – Я знаю.

      Молоденький ничего не сказал и повернул обратно к служебному купе. Вскоре и я двинулся в ту же сторону, к выходу. Пожилой проводник пил чай и что-то объяснял молоденькому и, увидев меня, спросил:

      – Чагудайский?

      Я кивнул.

      И он кивнул.

      Минута в минуту поезд замедлил ход на повороте. Пожилой проводник молча открыл дверь. Насыпь. Полоска травы. Березы.

      Молоденький широко раскрытыми глазами глядел на меня. Я попрощался:

      – Счастливо.

      – Всего доброго.

      Швырнул за дверь сумку. Следом швырнул себя.

      Я не устоял на ногах, кубарем скатился с насыпи. Упал спиной в траву. И закрыл глаза.

      Сквозь ноздри прямо в мозг ударил пряный запах – кашка, ромашка, разнотравье-разноцвет, ягода с грибами, роса да березова слеза.

      В ушах – кузнечики и пичуги. И взбудораженная кровь вместе с уходящим за поворот поездом:

      – Тук-тук, тук-тук, тук-тук…

      Я приоткрыл глаза. Небо всматривалось в меня, узнавало.

      Березы тянули ко мне свои ветви. Узнали.

      На плечо села рыжая бабочка.

      – Ну, здравствуй, Чагудай.

      Я встал. Нашел сумку. Знакомую тропинку. Отсюда до поселка всего-то пятнадцать километров. Часа четыре шагать. За это время как раз только и доедешь поездом до Кольцовки. А там еще ждать автобуса. И дай бог, чтоб в нем хватило места. И потом еще два часа. По виляющей между холмами дороге.

      А здесь напрямик через березовый лес. Это только больные да старики возвращаются через Кольцовку. А так все чагудайцы, которые подъезжают с этой стороны, здесь спрыгивают. Торопятся домой.

      Я не тороплюсь. Это просто привычка. Прыгать на повороте. Возвращаться лесной тропинкой.

      И