Чагудай. Александр Ермак

ехать. Не хотел возвращаться. Хотя бы еще несколько лет. Но официальное письмо «…прибыть для окончательного решения…» не предусматривало отсрочки. Чагудай ждал меня.

      – Надо ехать.

      Жена вздохнула.

      Я повторил:

      – Надо ехать…

      – Что ж…, – кивнула, – Раз надо…

      И отвернулась. Потащила из кармана халата платочек.

      Старший глянул вопросительно: «Не возьмешь с собой?»

      «Не возьму».

      В ногу вцепилась младшая, затараторила:

      – Папка, папка, не уезжай… Папка, папка, возьми с собой… Папка, а что ты мне привезешь?…

      Я поднял дочку на руки:

      – Привезу, привезу…

      – А что, что привезешь?

      Жена, промокнув платочком глаза, грустно улыбнулась:

      – Привези ей брусники. В Чагудае она такая большая и вкусная…

      – А тебе?

      Она не ответила. Она не хотела меня отпускать. В Чагудай.

      Старший ушел в свою комнату. Младшая спрыгнула на пол, вьется вокруг:

      – Папка, привези брусники… Папка, привези брусники…

      – Привезу… Привезу… Привезу…

      Это стучат колеса. Поезд дальнего следования. Мимо купе прошел пожилой проводник. За ним идет второй, молоденький, просматривает билеты:

      – Вам, значит, до Кольцовки?

      – Почти…

      – Это как?

      – В Чагудай.

      Молоденький наморщил лоб:

      – Такой станции нет.

      – Я знаю.

      – И у вас в билете написано «Кольцовка».

      – Я знаю.

      Молоденький ладонью, как утюгом, разгладил морщины:

      – А… вам, верно, еще потом от Кольцовки добираться?

      – Так и есть.

      Теперь уже наморщил нос:

      – В такую даль ехать и потом еще с пересадками – муторно это…

      – Да уж…

      – Счастливого пути.

      – Спасибо.

      Молоденький проводник перешел в другое купе. Однако через минуту заглянул снова:

      – Как вы сказали называется этот ваш Чаг… Чуг…

      – Чагудай.

      – Забавное слово.

      – Кому как…

      – Счастливого пути.

      – Спасибо.

      Чагудай… Чагудай… Чагудай…

      Наверное, когда слышишь впервые, это слово действительно звучит забавно, странно. Но для меня оно совсем обыденное, такое же простое, как «мама», «хлеб», «соль». «Чагудай» – это все, что в детстве находилось рядом со мной, вокруг меня. Мой дом – серая пятиэтажка. Между ней и соседними – мой двор. И моя улица «Державная». И еще близкие – «Болотная», «Марьин тупик», «Раздольная». И дальние улицы – «Первая заводская», «Вторая»…

      С левой руки – болото в кочках и камышах, немного чистой воды. С правой – завод в черно-рыжем облаке дыма. В болото упирается «Болотная», в завод – «Первая заводская». А еще есть «Круговая». Она огибает завод и выходит на дорогу к железнодорожной станции «Кольцовка». Туда ходит автобус. Прямо от проходной завода и до перрона. По виляющей между холмами дороге. Два часа.

      Однажды, когда мать перечитывала возле меня маленького вслух старые письма, я понял, что Чагудай – это название моего поселка. И что кроме него есть еще на земле много и других поселков, деревень, станций, городов. И у всех у них свои названия: Кольцовка, Синяя горка, Шольский…

      Я пытал мать:

      – А в «Синей горке» есть синяя горка?

      – Есть, – отвечала она, – там синей глины очень много…

      – А город Шольский почему так называется?

      – Не знаю.

      – А Кольцовка?

      – Там давным-давно крепость деревянная стояла вокруг домов кольцом. Вот станцию так и назвали…

      – А наш Чагудай?

      – А наш Чагудай… Да кто как говорит…

      Когда я пошел в школу, учитель истории с фамилией Пойгу объяснил, что Чагудай происходит от старинного промысла – собирательства чаги. Чага – это нарост такой на березе. Его еще древесным грибом называют. И есть у него вроде бы целебные свойства. Так вот, по словам учителя, люди издавна в наших березовых краях эту чагу собирали – много ее здесь. Собирали и несли в другие места, продавали. А покупатели так и спрашивали нашенских:

      – Чагу дай… Чагу дай…

      Так и получилось – Чагудай.

      Слова учителя Пойгу сильно были похожи на правду. Чагой и в самом деле многие старики в нашем поселке лечились. Бабка моя Настасья тоже чуть ли не каждый день крошила этот гриб, заваривала и пила его как чай. При этом не согласна была с учителем Пойгу:

      – И ни при чем тут чага вовсе. Чагудай, – тыкала рукой в сторону болота, – по-старому гиблое место значит. Сколько народу в топи этой пропало да сгинуло. И старых,