Рассказы к Новому году и Рождеству. Андрей Кивинов

я студенточка: лохматые волосы, драные джинсы, серый свитер, на курсе меня называли Мурзилкой, потому что я печаталась в детских изданиях. Так вот, у меня была несчастная любовь, мальчик с исторического, Алишер. Он играл со мной в известную игру – «Стой там, иди сюда!». То есть люблю – не люблю, не люблю – люблю. Нужна – не нужна, не нужна – нужна.

      И так далее.

      И вот, после того как он в пятый раз ушел от меня навсегда, он вдруг появился и прислал сообщение на пейджер: «Ты прости меня, я понял, насколько ты мне нужна, я люблю тебя, а давай вместе отпразднуем Новый год?»

      И я поверила. А как могла не поверить – меня ведь качало от одного звучания его имени, мне он грезился в каждом силуэте, мелькнувшем вдали.

      Итак, я бросила гостей, я поссорилась с друзьями («ты чокнулась, ты себя не уважаешь, ты ненормальная, ну и катись, только потом не приходи, не ной»). Я помчалась к нему – нет, не так, я помчалась к НЕМУ. Я бежала, не разбирая дороги, я забыла шапку и шарф, и снег, ветер нахлестом – в лицо. А я даже не застегнула куртку, я бегу. Такое счастье.

      ОН ведь ОПЯТЬ МЕНЯ ЛЮБИТ! И все равно, сколько это продлится. Главное – то, что есть сейчас. И солнце снова горячими капельками разливается в моей крови.

      А время на часах уже 10 вечера.

      И вот я уже в его подъезде. Я уже в лифте. ЛЕЧУ ВВЕРХ К НЕМУ!!!! И вдруг лифт застревает, просто намертво. А уже праздник в самом разгаре, я слышу, как все веселятся.

      А на мой пейджер пришло его сообщение: «Можешь не торопиться, я передумал, я от тебя ухожу, ты меня достала. Пошла вон…»

      И тут я заревела белугой. Вот ведь черт!

      В лифт постучали.

      Голос пожилого человека спросил:

      – Вы плачете? Вам плохо? Что случилось?

      – Лифт застрял, и мне не вырваться, а еще меня бросил самый любимый человек.

      – Что ж, бывает. Но все еще образуется, поверьте. А пока пойду попробую позвонить диспетчерам.

      – Спасибо.

      Через некоторое время. Тот же голос:

      – Там никто не берет трубку. Это понятно, ведь Новый год.

      – Ничего страшного. Спасибо за помощь.

      – Это понятно, но что же делать? Неужели вы так и будете здесь сидеть?

      – А куда мне деваться?

      – Ну да, ну да. Я сейчас вернусь.

      (Он принес стул и тарелки оркестровые.)

      – Я всегда мечтал быть музыкантом, играть на рояле, но умею только на тарелках.

      Старик играл для меня на тарелках, пел «В лесу родилась елочка».

      – Простите, барышня, а вы любите поэзию?

      – Да. Например, Маяковского, Олжаса Сулейменова, Блока и Рембо.

      – А Вертинского?

      – Кто это?

      – Вы не знаете? Неужели не слышали никогда?

      – Нет.

      – Я сейчас.

      Через некоторое время у моего лифта зазвучала пластинка. Я впервые услышала Вертинского. И Козловского, и многих других. До утра этот человек был со мной.

      Он говорил. Он утешал меня. Рассказывал о своей жизни.

      – Мой отец был врагом народа. Моя мама, чтобы спасти меня, быстренько с ним развелась и от него отказалась. Он сам ее заставил это сделать. Сказал, что главное – спасти сына. Мы бежали в Казахстан. Мама правильно все рассчитала, там, где полно репрессированных, вряд ли будут искать. А уже началась война.

      Я отстал от нее на вокзале в Алма-Ате. Искать не решился. Помнил папины слова. Главное – выжить, прятаться, но выжить. Найдемся потом, когда все это кончится.

      Меня забрали в милицию. Там сидела какая-то пожилая женщина-казашка, она хорошо говорила на русском, очень стеснялась меня допрашивать, но больше некому, все мужчины ушли на фронт. Она сказала, что она пианистка, когда-то училась в консерватории, кажется, в Москве. Но теперь такое время, не до музыки.

      У нее был огромный флюс, болел зуб. На щеке старенький платок повязан. Она очень смущалась. Робко совала мне сухари, просила, чтобы поел. Там было много детей. Кто-то из них просто потерялся, ревел, а подростки бежали на фронт. Их ловили, а они снова бежали.

      Я назвал чужую фамилию, чужое имя. Она оформила на меня какие-то бумажки, и я оказался в детском доме. А потом я сбежал и оттуда. Познакомился с Кречетом. Был такой знаменитый вор-карманник. Просто виртуоз. Он меня учил, что публику надо уважать.

      – Уважать?

      – Конечно! Теперь-то, нынешние, – этого не умеют. Рвут-режут почем зря куртки и сумки, вырывают из рук, портят вещи. А Кречет учил, что если вынул кошелек, то закрой за собой сумочку. Нашел документы, подбрось в почтовый ящик. Не воруй у инвалидов, детей, беременных, стариков, у нищих. У него была целая школа.

      – Да он просто Робин Гуд.

      – Напрасно иронизируете, милая девушка, он был профессионал. Мастер!

      – Простите меня.

      – Ничего-ничего. Просто теперь не очень-то принято уважать мастеров. Менеджеров много – мастеров нет.

      – А