Жизнь бабочки. Жанна Тевлина

кий бабушкин диванчик, который давно собирались выбросить. Мама явно была настроена говорить, а Маня боялась этого разговора, но та сидела молча, о чем-то задумавшись, и этой задумчивости Маня тоже боялась. Мама подняла глаза и улыбнулась. И Маня разревелась. Она помнила, что ревела долго, и с каждой минутой становилось легче, как давно не бывало наяву.

      Мама сказала:

      – Ну, что ты ревешь, дурочка?

      Маня хотела ответить, что ей плохо одной, но почему-то не могла.

      – Ты должна говорить, не молчать.

      Маня выкрикнула:

      – Тебя же нет!

      – Я тут, тут… Ты у меня самая лучшая, только очень глупая… Все хочешь сама, как большая… Вот я же тоже большая, а обо всем с папой советуюсь.

      Голос убаюкивал, и Маня проваливалась в сладкую дрему. Она очнулась оттого, что голос стал затихать. Закричала громко.

      – С кем же я буду советоваться?!

      Голос становился все тише и монотоннее.

      – Ты не упрямься… Все расскажи… Все по порядку… И вместе вы что-нибудь придумаете…

      Потом она долго лежала и плакала и вспоминала сон до мельчайших деталей, стараясь удержать их в памяти как можно дольше. Но очень скоро ощущение последействия ушло, и осталась одна пустота.

      На работе во время летучки она наткнулась на эту визитку. Летучку устроили неожиданно, посредине рабочего дня. Такое у них и раньше случалось, и никто уже не возмущался. Потом подолгу обсуждали в курилке очередную выдумку начальства, которому не живется спокойно, и эти перекуры отчасти компенсировали потерянные время и нервы.

      Первые пять минут Маня пыталась слушать, а потом о чем-то задумалась, и главный персонально окликнул ее. Оказывается, все вокруг что-то писали, и она спешно вытащила из сумки записную книжку, и из нее вывалилась визитка. Антон Леонидович Градов. Психотерапевт. Она вспомнила, как две недели назад приезжала Ленка Кудрявцева, и Маня не выдержала и рассказала ей об очередном скандале с Петей и о том, что этому предшествовало. Получилось сумбурно, и стало только хуже, и она опять ругала себя за болтливость. Ленка отреагировала в своей обычной манере, сообщила, что у нее на работе уже борются с негативными жизненными проявлениями, посещают специалистов. Выяснилось, что и Мане пора обратить на себя пристальное внимание. Чем черт не шутит! Ленка порылась в сумке и вытащила эту визитку. Маня вначале подумала, что к психотерапевту следует отвести Петю, начала объяснять, что это нереально. Но оказалось, что она сама должна его посетить. Они еще немного посмеялись над уродливыми коллизиями жизни и путями выхода из них. С Ленкой ни о чем нельзя было говорить серьезно. С одной стороны, это позволяло спрятаться и не раскрываться до конца, но и облегчения не приносило.

      За визитку она тогда обиделась. Сунула ее в записную книжку и забыла. Она ничего не выбрасывала сразу.

      Воровато оглядевшись, она быстро запихнула ее обратно в книжку. А вечером позвонил Мансуров. Тон его был, как всегда, требовательным, и Маня хотела ответить резко, как готовилась, но опять ничего не вышло.

      – А я уже думал, что вы не хотите со мной разговаривать. Третий раз набираю.

      – Ой, а я не слышала. На кухне вода текла.

      – Так вы еще и на кухне?!

      Маня испугалась.

      – У меня выходной сегодня. Но я проглядела рукопись…

      – Проглядели? Мне кажется, вы много чего там проглядели.

      – А что, какие-то проблемы?

      Он громко вздохнул. Очевидно, что он держал ее за идиотку, и она каждый раз ему в этом подыгрывала.

      – Много проблем, Манечка. Мы же с вами говорили, неоднократно говорили, что то, что я рассказываю, нельзя извращать. Нельзя! Смысл теряется.

      – А я не извращаю.

      Он еще долго что-то говорил, а она оправдывалась, и было невыносимо это слушать, и ей хотелось крикнуть, чтобы он замолчал и наконец услышал ее, и тогда бы она все ему объяснила.

      Она достала градовскую визитку и записалась на прием без проблем.

      Во сне ехали на дачу. Электричка была полупустая, и Градов даже сидел у окна. Он любил считать проплывающие за стеклами деревья, иногда что-то отвлекало, и он сбивался, а потом начинал заново. Маня о чем-то говорила с тетей Кларой, о какой-то ерунде вроде клубничных грядок на соседском участке. Градов привык к мысли, что соседские грядки особенные. Правда, были моменты, когда вдруг становилось обидно, и он просил отца, даже требовал, чтобы они посадили такие же, и отец как-то всегда путано объяснял, что такие у них все равно не получатся, но надо пытаться. И вроде бы даже пытались, но грядки так и оставались кривыми и бледными. Про себя Градов удивлялся, почему соседи, с виду люди обычные, могут сделать такие грядки, а отец, который так много знает и умеет, не может. Временами приходило тоскливое осознание, что эти мечты никогда не сбудутся. Почему, он не понимал, но знал, что это так. Настроение обычно портилось, но такое случалось нечасто, и он быстро отгонял эту мысль. Жизнь и без того хороша.

      Он представлял, как расправит крылья бабочки,