Корабельщик. Олег Никитин

руками в колени, он едва сохранял равновесие и почти не открывал глаз. Его лицо было очень бледным и мокрым от пота.

      – Имя! – Ефрем назвал, и капрал записал его карандашом сразу в том же планшете. – Давай, действуй. – Старший кивнул бойцу, не спускавшему ребят с мушки. – Все равно упустил одного вора. Так хоть этого несчастного от мучений освободишь.

      – Именем Его Величества, исполняя волю предков и букву уложений, – начал солдат, заметно волнуясь и приставив ствол к груди Ефрема. Максим отвернулся. Все пути к бегству были перекрыты, к тому же он почему-то верил, что одной жертвы патрулю будет достаточно. – Избавляя от бесплодных страданий человека и родных его от обузы, дабы дать жизнь новым поколениям сограждан, вверенной мне как патрульному Закона властью… Покойся в мире и не ропщи на живых.

      Парень на секунду запнулся – видно, в первый раз совершал ритуал Освобождения – но тут же выстрелил. Уши у Максима на мгновение заложило, резко запахло пороховой гарью.

      – Четче, солдат, четче, – строго заметил капрал. – Почему в конце сбился? Плохо выучил формулу? Чтобы сегодня же повторил, завтра утром спрошу.

      – Слушаюсь, сударь. Просто я волновался.

      – Сам ты сударь… Эх, молодежь! Показывай сумку, – приказал командир, грозно приступая к Максиму. – Тебе везет, – через некоторое время протянул он и жестом приказал подчиненным двигаться. – Иди домой, парень, или на пристань. Там все еще жарко. Глядишь, и поможешь своему народу. Хотя уже поздно, я думаю, выстрелов давно не слыхать… А тут нечего шляться. И кровь с рук отмой, – внезапно усмехнулся он и потрепал парня по плечу. Тот окаменел.

      – Смерть, где же я видел эти штаны? – оглянувшись на Максима, протянул один из солдат, тот, что исполнил приговор.

      – Давай-давай, двигай, – бросил капрал.

      Вскоре они скрылись за поворотом, их уверенные шаги затихли вдали, и Максим внезапно почувствовал, что ноги плохо держат его. Выдохнув, он уселся прямо на камни. Под руку подвернулось что-то теплое и мягкое, и он зачем-то приподнял это с мостовой. Рука бывшего приятеля, замазанная кровью, упала обратно, звякнув осколком стекла. На ее тыльной стороне, выступая сквозь все наносное, проглядывал длинный, узкий бугорок шрама. Он тянулся от запястья до мизинца, как знак прежней, детской жизни, и расплывался в странном тумане, натекшем на глаза Максима из его памяти.

-14

      Сестрица Весна – любимая дочь Солнца – объявилась неожиданно, когда любая мамаша во дворе еще протяжно охала, сидя на скамеечке в окружении выводка детей, и предрекала затяжные снегопады. И, сообразно прогнозам астрологов или собственным, укутывала младшее дитя, свое или сестринское, в третий слой одеяльца. С юга внезапно повеяло теплым. Неведомо откуда в голой тундре и зарослях низкорослых деревцев возникло это чудесное завихрение воздуха, и какими неведомыми силами принесло его к берегу Северного моря, было неясно.

      Тем временем май благополучно подходил к своему концу, а с ним и уроки в школе.

      День таяния снегов по всем признакам собирался