Песнь Серебряного моря. Роман-фэнтези. Надежда Александровна Черпинская

hasis>

      И смерть уж не пугает

      Забвенья тёмной тайной,

      И кажется нелепы

      Борьба и состраданье…

      Как свечи угасает

      Души горящий факел;

      И больше не волнует:

      «А что же будет дальше?!»

      И только из упрямства

      Опять иду сражаться,

      Когтями и клыками

      За эту жизнь цепляться!

      Не требуя награды,

      Не веря в пониманье,

      Я вновь ищу ответа…

      Но мир хранит молчанье.

      И с зимним равнодушьем

      Мольбам он не внимает;

      Лишь слезы в утешенье

      И горечь мне оставит…

      Героями не рождаются —

      Героями умирают…

Неизвестный автор

      © Надежда Александровна Черпинская, 2016

      ISBN 978-5-4483-3632-4

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Пролог

      «Дочь звезды и моря»

      Солнце в пене морской потонуло, и берег заснул.

      А высоко в горах чья – то боль о несбыточном пела.

      Песня падала в воду, и горького голоса гул

      Затихал, умирая на кромке ночного предела.

      И пришла тишина… И представила я в тишине

      На вечерней скале одинокое сердце, от боли

      Исходившее кровью и песней в седой вышине

      О прекрасной судьбе, что уже не воротится боле.

Э. Сёдергран.

      Осеннее закатное солнце вызолотило серебряную листву, заставило гореть янтарём стволы эльфийских деревьев. Сам воздух потерял прозрачность: стал оранжево-багровым. Небо застлали серо—кремовые лоскуты тяжёлых дождевых облаков. Ветра не было, и они зависли почти неподвижные – оттого на лес опустились ранние сумерки. И даже сияющий белый туман, что клубился над тропинками, не мог разогнать этот мрак. Мир словно замер. Вечер был противоестественно тих. Птицы не щебетали в листве, попряталось зверьё, ветер не смел всколыхнуть неземной покой леса своим дуновеньем.

      И только один звук пронзал мёртвую тишь. Это был голос, звонкий, журчащий, как воды серебряной Лианэли, и столь грустный, что сердце замирало, слушая его. Песня звенела в лесу, перелетая с ветви на ветвь, мелодия перекатывалась, как морские волны, как струны волшебной эльфийской арфы. Она казалась такой неземной, нереальной…

      Если бы человек услышал её в этот тёмный закатный час, он решил бы, будто ему пригрезилось, или что это поёт какой-нибудь коварный лесной дух, желая заманить одинокого путника в чащу. Но люди уже давно не вторгались в долину Элтлантиса, ибо это были владения эльфов, и здесь не любили чужаков.

      Несомненно, таинственная певица была эльфом. Скорбь и нежность, любовь и отчаяние, величие и гибель сплетались воедино в дивной мелодии, растекавшейся по лесу. Прислушавшись, можно было различить отдельные слова в звенящем напеве, подобном песне моря и шуму прибоя, и слова тоже, конечно, были эльфийскими.

      На тропе мелькнула серая тень. Появилась на миг и исчезла. В любом другом месте её можно было принять за обман зрения, случайное видение, игру света. Но здесь, в землях эльфов, любое видение было неспроста. И вот теперь золотые лучи солнца, пробившись сквозь пелену свинцовых осенних облаков, высветили на тропе высокий силуэт белокурого эльфа. Он и вправду был похож на бесплотный призрак, так легко и бесшумно скользил он средь кустов и стволов деревьев. Даже мягкий ковёр мха не пригибался под его ногами. Эльф шёл не спеша, временами он останавливался, прислушиваясь. Он шёл на звук эльфийской баллады, и сердце его сжималось в груди и стонало как раненый зверь. Всё было в этих звуках – всё, что было дорого ему; всё, что он любил, что лелеял и боялся потерять…

      Неземной печалью наполнилась душа эльфа Эктавиана и рвалась умчаться прочь, прочь за Море – туда, где лишь безмятежность и покой. Шелест листвы, эльфийские баллады, свет звёзд и улыбки друзей, любовь и разлука, и плеск солёных волн, и стоны чаек – всё это было в печальной и горькой песне, светлой и гибельной одновременно.

      Эльф, наконец, заметил волшебную певицу. Она сидела у корней дерева, кроной терявшегося где-то в небесах, и серебряное сияние окружало её. Длинные пепельно-белые локоны почти сливались с мерцающим платьем. На изящной ладони сидела маленькая рыжая птичка. Даже не видя лица певицы, можно было представить, сколь она прекрасна. Она была подобна серебристой морской волне, подобна дорожке лунного света на поверхности незамутнённого пруда, подобна звёздам, сияющим в небосводе и отражённым в темной ночной воде.

      Эктавиан остановился, боясь спугнуть волшебное создание и оборвать песнь её души. Он прислонился к дереву, оперся на него бледной ладонью