ВПЗР: Великие писатели Земли Русской. Игорь Свинаренко

одних мемуаров: «Аксёнов – джентльмен. Он одевается модно, изысканно, ощущается его любовь к фирменным вещам. Рубашечку с маленьким отложным воротничком он подберет в тон шарфу, свитер, серый, голубой, чаще одноцветный, разнообразные куртки на пуговицах, молниях, спортивного покроя сидят на нем с легкой небрежностью. Как и герои его повестей, он пропустит даму вперед, он успеет поднести зажигалку, когда она закуривает, ринется в драку, если столкнется с хамством». Из других мемуаров же: «Твид, шпионский вельвет, правильно – телячья кожа. Помнится – хаки. Очки – “Полароид”. Усы – “Колонель”. Зажигалка – “Ронсон”. Манеры – Набокова. Цитаты – “Ожог”. Правильно – писатель. Сразу – видно. “Ле Карре, Джон?!” – подумал я. “Аксёнов, – шепнули мне из кустов, – Василий Павлович”».

      Туда же, в тему – джинсы (я об этом тут так много, потому что это было очень важно тогда). Ахмадулина вспоминала первую встречу с Аксёновым, с которым поэтесса крепко дружила уже много лет: «Я помню, когда я впервые увидела Василия Павловича, что-то переменилось в погоде и в природе. Весь вид его возбуждал вдохновение. Он шел, такой джинсовый и такой джазовый”». И вообще: «Он был денди, и московские дамы всегда обращали на это внимание». О, московские дамы!

      Еще мощней про тряпки, не смейтесь, это не смешно, важно не только содержание, но и форма, ну или не форма, а штатское, не зря комсомол боролся с «вещизмом», это уж он сам:

      «Я ездил и что-то покупал… Я ввел в Москве твидовые пиджаки. В Италии, где получил гонорар за “Звездный билет”, купил пиджак твидовый и приехал в нем Москву. Подошел Табаков (властитель дум, кстати говоря!) и говорит: “Васята, ты знаешь, как называется твой пиджак?” – “Ну и как?” – “Это твид”».

      И в Москве стали носить твид.

      Как все было прочувствовано и прочувствованно! А сейчас – ни формы, ни содержания, так, пиар один… Вот и вся литература, была, да вышла.

      Но и манеры, манеры! Как безупречно он себя вел!

      Был такой замечательный случай в ЦДЛ. Писатель Губарев, автор нехорошей советской книжки про Павлика Морозова, как-то воскликнул:

      – Все слышали? Аксёнов сказал, что надо вешать коммунистов на фонарях!

      Аксёнов придавил Губарева к стенке и сказал:

      – Еще раз пикнешь, прибью, падла!

      Вот так ответил колымчанин.

      Это все не случайно было в ЦДЛ, – там проходила важная часть жизни и пьянства.

      «Утром поработаю, а потом совесть чиста и можно чем угодно заниматься», – очень часто это и означало ехать в ЦДЛ и там вести «общественную» жизнь. (Всякие забегаловки, ночные поездки на такси в ночной ресторан во Внуково, загулы в мастерских у знакомых художников – не в счет, это само собой.)

      О ЦДЛ он как-то сказал: «Это такое замечательное место, что сюда можно прийти с деньгами и с бабой, а уйти без денег и без бабы. А можно прийти без денег и без бабы, а уйти и с деньгами, и с бабой» (со слов Арканова).

      Однажды Евгений Попов спросил, с похмелья:

      – Василий Павлович, что такое запой?

      Аксёнов