Секрет Любимова. Валерий Золотухин

ночи я готовил речь. Утром переложение на машинку в двух экземплярах, с выражением прочитал жене и теще, одобрили.

      Шеф ходил перед Ленкомом взад-вперед, как разминался на ринге, похож был на какого-то зверя, может быть, льва, который, не обращая внимания на зрителей, сосредоточенно вдоль решетки – туда-сюда. Подъезжали, подходили артисты, здоровались друг с другом и почему-то по одному подходили к шефу, как за указанием перед смертельной операцией, как будто шеф говорил каждому свое, другое… Всем же он говорил одно:

      – Спокойствие и выдержка. Поддержите, если не будут давать слова.

      Докладывал балбес Сопетов, первый заместитель начальника Управления.

      – 61 спектакль, по количеству хорошо, по идее не так хорошо и правильно.

      – Еще Энгельс так мечтал о драматургии.

      – Почему такая страсть показывать теневые стороны, унылые, грустные. А где же произведения, зовущие вдаль, к светлому коммунизму, вселяющие уверенность, а не сомнения и растерянность, грусть у камина…

      – Театр Ленинского комсомола вернулся к молодежной теме и занимает достойное место среди молодежных театров.

      – Наметилось повторение опасных ошибок в Театре на М. Бронной, которые имели место в Театре Лен. комсомола.

      – Повысить и укрепить роль директора театра как партийного руководителя, – призвал нас исполком Моссовета.

      – Советский труженик получил теперь больше времени для культурного отдыха, и мы должны его этим отдыхом обеспечить.

      – Будьте покойны, они этот график с ком. пунктуальностью выполнят.

      Сопетов косноязычил в микрофоны час, а Ленин с задника кричал на трибуну.

      Прения… Верх идиотизма, глупости, серости… Все заранее подготовлено, известно, кто и о чем будет говорить… На трибуну выходят люди, которые ни о чем серьезном, интересном не могут сказать, – профсоюзные деятели – Розов, Баркан, Некрасов.

      Розов: Тем, кто вышел сейчас из зала, советская власть ничего не дала.

      Баркан: Почему никто здесь не говорит о наболевших вопросах… Цыгане – неорганизованный народ, спектакль про войну, как цыгане… Это очень серьезные вещи, почему никто не говорит об этом… Я скажу… Даем прибыль и не можем ее использовать. Я не могу сформировать труппу как нужно… устарели формы театра, произведений. Я кончаю, я кончаю…

      (На следующий день он вступил в партию.)

      Некрасов: Давайте встретимся с драматургами. Нет хороших пьес, в чем дело…

      20 мин. упрашивал организовать встречу с драматургами – паразит, идиот, прости, Господи.

      Верченко[57] сказал об идейной бесперспективности Театра на Таганке.

      Любимов: Кому приготовиться следующему?

      Родионов: После выступления т. Верченко я все скажу… На этом разрешите собрание считать закрытым, подвести черту и зачитать резолюцию.

      Любимов: Я прошу слова.

      Родионов: Все, Ю.П., совещание закончило свою работу… и у меня нет ни одной записки… нет, есть одна анонимная.

      Любимов: Анонимных записок не читаем.

      Родионов: Тут

57

Ю. Н. Верченко, в ту пору зав. отделом культуры Московского городского комитета партии, позже оргсекретарь правления Союза писателей СССР.