Знаете ли вы этого человека?. Виктор Пронин

ртала, уже возле рынка, они остановились под козырьком газетного киоска.

      – Дождь, – сказал Кобзев, внимательно осмотрев улицу сквозь стекла киоска.

      – Да, еще ночью начался. Это хорошо. В такую погоду раньше темнеет.

      – Вообще-то да, – согласился Кобзев. – Но зато меньше покупателей.

      – Наоборот, все прячутся от дождя в магазины.

      Разговаривая, они избегали смотреть друг другу в глаза – отворачивались, разглядывали витрины, прохожих. Мимо проносились троллейбусы, громыхали трамваи, обдавая водяной пылью, мчались такси. С крыши киоска стекала струйка воды и с треском разбивалась о гранит бордюра.

      – Есть хочешь? – спросил Соломатин.

      – Не хочется.

      – Надо.

      – Тогда давай… Зайдем куда-нибудь… Ты знаешь город, веди.

      Они пошли вдоль улицы, стараясь держаться ближе к домам, чтобы балконы, карнизы магазинных витрин укрывали их от дождя.

      – Надо было зонтик взять, – сказал Кобзев.

      – Только зонтика тебе не хватает.

      – Смотри, аптека. Зайдем?

      В аптеке они, не сговариваясь, разошлись к разным отделам, рассматривали содержимое витрин, вчитываясь в названия лекарств и тут же о них забывая. Кобзев подошел к кассе, порылся в карманах и положил несколько монет на черную тарелочку.

      – Тридцать семь копеек. В штучный отдел.

      Взяв чек, он подошел к полной пожилой женщине в белом халате.

      – Перчатки, пожалуйста.

      – Перчатки? – удивилась женщина. – Впервые вижу, чтобы мужчина покупал резиновые перчатки. Зачем они вам? – спросила она, заворачивая покупку.

      – Посуду мыть, – улыбнулся Кобзев, показав мелкие низенькие зубы. – Стирать. И вообще по хозяйству.

      – Завидую вашей жене.

      – Не надо ей завидовать. Не стоит.

      – Вам виднее, – улыбнулась женщина.

      – Потому и говорю – не надо.

      Подняв воротник светлого коротковатого плаща, Соломатин уже поджидал Кобзева на улице.

      – Взял бы две пары, – сказал он.

      – Зачем? Они понадобятся одному из нас. Разве нет?

      – На всякий случай можно бы и взять.

      В кафе было душно, на окнах висели серые гардины, вдоль стены стояли высокие столики из крашеных труб и круглых мраморных плит. Взяли по стакану кофе и по два пирожка с ливером. Расположились в углу. Две девушки, шептавшиеся за соседним столиком, вскоре ушли. И продавщица ушла в подсобку. Оттуда послышались напористые грубоватые голоса. Кобзев и Соломатин молча жевали холодные пирожки и прихлебывали жидкий кофе.

      – Ну и духота, – сказал один из них, кажется, Кобзев.

      – Сейчас выйдем.

      – Лучше бы в ресторан зашли.

      – Там тебя ждут…

      Похоже, им было тяжело говорить, они будто через силу выдавливали из себя слова, самые необходимые. А впрочем, словами они обменивались необязательными, ненужными, произносили их только потому, что не могли молчать.

      Потом ехали в трамвае к центру. Сели у окон и всю дорогу рассматривали прохожих, проносящиеся мимо машины, брызги воды из-под колес, будто видели все это впервые. А там, как знать, возможно, все это они видели в последний раз и поэтому замечали подробности, на которые раньше не обращали внимания: струйки дождя, стекающие с зонтиков, огни светофоров, отраженные в крышах машин, желобки рельсов, наполненные водой, суету прохожих на перекрестке…

      Вышли возле универмага. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что они незнакомы. Кобзев и Соломатин шли рядом, но как-то отчужденно.

      – Слушай, – сказал Соломатин, негромко сказал, почти про себя, но Кобзев услышал, и лицо его напряглось. – Может, не стоит?

      – Откажемся?

      – Почему? Просто отложим.

      – Давай отложим… Нам не привыкать. – В словах Кобзева прозвучала издевка. То ли над Соломатиным, то ли над самим собой, то ли над их неуверенностью.

      – Или получится?

      – Тебе виднее. – Кобзев явно отказывался принимать решение. – Ты знаешь ходы, выходы, бывал там… Свой человек…

      – Значит, решено? – спросил Соломатин, протискиваясь в узковатые двери «Детского мира».

      Кобзев промолчал. Но через несколько минут, уже на втором этаже, Соломатин повторил вопрос:

      – Значит, решено?

      – Пусть так.

      – А сам что думаешь?

      – Должно получиться.

      Они прошли по всем трем этажам универмага. Везде стояли очереди, бойко трещали кассовые аппараты, покупатели просовывали в стеклянные прорези деньги, отходили к прилавкам. Ко всей этой суете и Кобзев, и Соломатин ощутили какую-то причастность, каждый покупатель в очереди к кассе или к прилавку имел личное к ним отношение, каждая кассирша, рассовывая деньги по ящичкам, казалось, думала о Кобзеве и Соломатине – имела их в виду. В какой-то