Тринадцать. Сергей Асанов

отдай ни за хрен собачий…

      Он еще долго жаловался на тяжелую жизнь простого россиянина, купившего однокомнатную квартиру в новостройке в почти экологически чистом районе, но его никто не слушал. Саша жевал лимон, Владимир Петрович читал заголовки с газетной «скатерти», а дядя Петя всматривался в светящиеся окна на самых верхних этажах.

      – Ну что, други мои, по второй? – предложил Ваня. – Пусть твоя «япошка», Леха, живет-поживает в этом гараже, и пусть у тебя с крыши не капает… и с конца тоже!

      Он рассмеялся. Семенов ответил на тост великодушной улыбкой, дав понять, что оценил шутку.

      Снова молча выпили, закусили лимоном. Веселья пока не намечалось, и это было странно.

      – Дядь Петь, сыграй чего-нибудь! – предложил скромный Саша.

      – Да, действительно, – присоединился Иван. – А то тишина какая-то нездоровая. Замути что-нибудь эдакое, как ты умеешь, отработай коньячок-то!

      «Музыкант» отвел взгляд от верхних этажей дома и смерил заказчика тяжелым взглядом.

      – Чего изволите? – без улыбки спросил он.

      – Ну, что-нибудь массовое, народное, чтобы душа развернулась! Как в прошлый раз, помнишь, у Николашки рождение сына отмечали! Или ты еще не выпил нужного количества на выступление?

      Дядя Петя улыбнулся одними уголками губ.

      – Чтобы душа развернулась, говоришь… Знаешь, у иного индивида душа как солнечная батарея: выйдет на орбиту, развернется так, что гуманоидам на альфа Центавра видно. А иной засранец всю жизнь колупается в своей норке, как мышь навозная, собирает крошки, складывает их в ямку, набивает пузо и тоже все время думает, что у него душа есть. И ведь попробуй докажи ему, что он бесполезный для общества мудак! Не поймет!

      В гараже повисла еще более нездоровая тишина. Владимир Петрович отвлекся от газетных страниц, глянул на дядю Петю из-под бровей и едва заметно улыбнулся. Иван и Саша были озадачены. Голос подал только виновник торжества. Семенов поставил опустошенный стаканчик, вынул сигарету, закурил и, сверкнув стальным зубом, поинтересовался:

      – Ты это о ком?

      – Так, о людях, – отмахнулся дядя Петя.

      – О которых?

      – О всяких.

      Семенов усмехнулся:

      – Ну, тогда скажи еще что-нибудь об этих людях, не стесняйся, здесь все свои.

      Дядя Петя начал тихонько наигрывать музыкальную тему из фильма «Эммануэль».

      – Люблю счастливых людей, – говорил он поверх мелодии. – Иной дуралей не знает, что он дуралей, считает себя центром вселенной и не напрягает нервную систему рефлексиями по поводу чести и совести. Спит спокойно, видит сладкие сны, а утром просыпается и гадит кому-нибудь в душу. Ночью опять спит как младенец, а неудачи свои объясняет чьими-нибудь происками и завистью. Скажи мне, друг Алексей, отчего такая сволочь крепче в этой жизни держится, чем все прочие?

      «Эммануэль» все еще застенчиво переливалась в мехах аккордеона, настраивая на лирический лад, но Семенов вдруг помрачнел.

      – Слышь, мужик, – сказал он, – не грузи,