Князь Святослав. Николай Кочин

и утопить.

      – Как же можно это делать, – опять возразил Улеб. – Это несправедливо. Князь накажет наместника как разбойника и вора.

      – Боярин тот и есть самый наместник князя, – ответил старший сын хозяина, парень с русой окладистой бородой.

      Улеб расхохотался, рассказ парня показался ему глупым и потешным.

      – Сродник! – сказал Улеб. – Бабьи сказки это. У них волос долог, а ум короток. Вот и болтают. Никто из смердов не уступит свои ловища.

      – Я был в том селении, – заметил младший сын хозяина. – Верно говорит брат. Боярин забрал себе лучшие ловища. И теперь он послал туда своих ловчих, псарей, бобровников, тетерников, разных ловцов. И всю эту ораву теперь смерды кормят, и даже многие стали закупами, задолжали боярину. И теперь боярин сам приехал на охоту с женками и холопами, тешится в лесах, а смерды то и дело несут ему мясо, рыбу, жито, мед и пиво…

      – Не дойдут смерды до того, чтобы кормить боярских холопов. Никогда этого не было. Вот спросите у пращура. Он старые времена помнит… – пуще горячился Улеб.

      Старик, сидевший подле хозяина дома, все время молчал до этого. Но тут оживился. Старик этот жил вторую сотню лет и первым пришел на эти места и пахал в любом месте и все леса считал своими. Все, находящиеся в погосте, были его потомками, но только установить, кто и кем кому приходится, он уже не мог. Сам хозяин дома смутно представлял, в каком он с ним находится родстве. Как только Улеб обратился к нему, старик встал, усмехнулся и ласково сказал:

      – Нет, милок, не похвалю я нынешнюю жисть. Все хорошее-то позади. Сравнения с прошлым нету. Бывало-то, не слышно было ни про бояр, ни про тиунов, ни про погосты. Разве только князь придет на полюдье. Снесешь ему три куны, тем и доволен. А нынче начальников как мошкары. И всякому угоди. И князю дай, и наместнику дай, и тиуну дай, и дружину корми, и всю челядь, и всех холопов… Тяжелая жизнь настала, милок. Ох как тяжела, даже терпенья нету. Бывало, мы не враждовали из-за бортей, да и бортей-то не было. Вышел в лес, облюбовал себе любое дупло с роем и бери мед сколько душе угодно. И реки и озера были ничьи. Кто ловит, того и место лова. Скинул портки, влез в воду да и выкидывай рыбу на берег. И жен умыкали на игрищах, не спрашивая их желания. Этой глупой дури, как сейчас повелось, и слыхом не слыхивали. Зачем бабе своевольство, от него один только грех. Перуна боялись больше и родителей чтили усерднее. И друг за друга держались в семье, как пчелы в улье. А нынче-то молодежь пошла испорченная, даже не знает, кто у них родня дальняя, а кто поближе. Боги нас, видно, покарали, и за дело. В скверности и неверии погряз мир. И даже слух прошел, кое-кто из бояр и сама княгиня Ольга носят на груди изображение удавленного бога. Как это наши настоящие боги терпят эту мерзость. Видно, до времени терпят.

      Старик сплюнул сердито и сел. Никто не думал ему перечить. Улеб знал, что старики всегда прошлое хвалят и ругают молодежь. И принял речь старика не всерьез. А ендова то и дело переходила из рук в руки. Хозяйка не переставала подкладывать блины, которые тут же исчезали