Братья. Юрий Градинаров

и чай. Снова в дорогу.

      – Я попробую, – неуверенно ответила она. – Если маму уговорю. У нас есть одна курица. Яиц не несет. Может, ее. А вина не надо?

      – Нет, красавица! Вино пью, когда повод есть. А у меня лишь голод и усталость.

      – Ничего. Сейчас подкрепитесь и спать. Откуда вы и каким ветром занесло в наши края?

      – Я из тундры, где белые медведи шастают. Есть в низовье Енисея маленький станок[11] Дудинское. Знаете?

      – Немного знаю. Это север Енисейской губернии. В гимназии училась. Это же отсюда несколько тысяч верст. Сколько ж вы добирались до Томска?

      – Не так долго, как вам покажется. За месяц можно. Сначала весельным парусником, потом на лошадях. Из Томска скольжу на Барнаул.

      Вдруг Петр осекся. Он вспомнил: Киприян не раз наставлял не распускать язык в чужих краях, не открывать душу незнакомцам. Облапошат – в один миг! Правда, Авдотья вызывает доверие. У нее такие чистые синие глаза. Хочется с ней говорить и говорить.

      – Вы проходите в номер. Сейчас я подам жбан с водой, таз и полотенце. Умывайтесь и торопитесь, а то и чай, и яичница простынут.

      В комнате прохладно. На полу затоптанные половики прикрывают щели. У наполовину оттаявшего окна деревянная кровать, похожая на полати охотничьих избушек. Петр через камин услышал скрежет. Это, видно, Авдотья чистила колосники. Затем заложила дров. И, наконец, загудела печь, наполняя теплом пока неуютную комнату.

      «Для меня старается Дотя», – обрадовался Петр Михайлович. Поужинав, он вышел в коридор.

      – Благодарю, Дотенька за ужин и тепло. Теперь до утра доживу.

      Авдотья зарделась от похвалы:

      – Когда на ночь появляются постояльцы, мы топим печи. Потому я поступила как положено. А ужин? Я свой отдала.

      Теперь покраснел Петр Михайлович. Ему стало стыдно перед девушкой. Съел ужин и чувствует себя джентльменом или польским дворянином. «Ох, знал бы Киприян! Снова учил бы меня учтивости. Может, и с Авдотьей я не так веду. Не могу быть приветливее даже с ней. Не умею!» – подумал Сотников.

      Он так и не сообразил, что ответить Авдотье, в смущении развернулся и ушел.

      Послышался стук. Петр Михайлович еще не ложился. Фитиль в лампе вывернул до отказа.

      – Войдите! – вежливо пригласил он.

      Девушка забрала жбан, таз и мокрое полотенце.

      – Спасибо, Дотенька! Спокойной ночи! – купец встал и поклонился. Авдотья ответила кивком и вышла. Петр Михайлович снова сел, закурил и мысленно перенесся в Дудинское. Он вспомнил не о брате, не об обозах, идущих по тундре, а о Катерине. Вспомнил, как, в страхе, она ему первому сказала, что в грехе затяжелела от Киприяна. Ему, однажды, вернувшемуся из Енисейска! Хотела облегчить грех.

      – Не мучайся! Поженитесь – и дитя готово! – успокоил он ее и сказал: – С Богом! – А на душе – иное. Появилась еще препона на пути его несбывающегося счастья. Вот оно, рядом-то, но не его – чужое, братнино. Даже стал подумывать, будто Киприян намеренно отлучает от дома, отправляет на три – пять месяцев не только по своей, но и по другим губерниям

11

Станок – селение на Севере.