Огонь любви, огонь разлуки. Анастасия Туманова

Мартемьянова. Голова его была горячей, как печка. Софья не знала, что ей делать – растолкать ли Мартемьянова, чтобы он воочию убедился, что жив и здоров, или, напротив, не трогать. Неожиданно она почувствовала, что Федора трясет, как в лихорадке: даже кровать под ним, казалось, заходила ходуном. «Ой, господи…» – пробормотала Софья, подтягивая к себе сброшенное на пол одеяло. Она кое-как набросила его на спящего, но пользы от этого не вышло никакой: Мартемьянов продолжал дрожать, метаться по постели и хрипло ругаться сквозь зубы.

      «Надо будить», – решила Софья. На всякий случай она встала – вдруг придется бежать без оглядки – и для очистки совести провела ладонью по встрепанным, черным, жестким, как просмоленная пакля, волосам Федора. Тот вдруг судорожно дернулся – к ужасу Софьи, уверенной, что теперь-то уж он точно просыпается, – и затих. Прошла минута, другая, третья. Мартемьянов не шевелился. Дрожащая от страха Софья нагнулась к нему, убедилась, что Федор дышит, облегченно вздохнула, села рядом на смятую постель и прислонилась спиной к стене, собираясь лишь перевести дыхание и немедленно покинуть номер.

      Она очнулась от яркого света, бьющего в лицо. Открыв глаза, Софья осмотрелась и убедилась, что уже утро, и довольно позднее, что она в одной рубашке (шаль валялась на полу), лежит на кровати в номере Мартемьянова и что сам хозяин находится тут же, в двух шагах, – сидит в огромном кресле и глядит на нее.

      Она вскочила с ногами на постель и молниеносно замоталась в одеяло. Мартемьянов в ответ на это даже не изменил позы и продолжал пристально смотреть на испуганную девушку.

      – Федор Пантелеевич… – пролепетала она. – Я…

      – Ну и крепко спала, матушка! – усмехнулся он. – Тут твоя Марфа на меня всех полканов спустила, когда тебя утром в комнате не нашла. На весь этаж вопила, а ты и не шелохнулась даже. Ладно, говорю, не буди, после сам снесу в нумер-то…

      – Марфа?.. А… где она была? Я… я ее искала ночью…

      – У меня? – усмехнулся он.

      Софья покраснела. Взглянула прямо в лицо Мартемьянову и сухо произнесла:

      – Вы ночью разговаривали во сне. Я услышала через стену, побоялась, что заболели, и зашла.

      Мартемьянов сразу перестал улыбаться. Коротко взглянув на Софью из-под сросшихся бровей, опустил голову. Долго молчал. Ничего не говорила и растерявшаяся Софья.

      – Вон оно как, значит… – наконец проворчал он. – Я-то думал, что уж кончилось это…

      – А прежде было чаще? – осторожно спросила Софья.

      Мартемьянов, помедлив, нехотя кивнул. Не поднимая глаз, пробормотал:

      – И много чего наговорил? Сильно ты спужалась?

      – Да, – честно призналась Софья.

      Ей очень хотелось спросить, что это за Акинфий Зотыч, от которого Федор полночи требовал веревку, но своего вопроса она так и не задала, уверенная, что Мартемьянов все равно ничего не будет ей рассказывать. Молчание затягивалось, Мартемьянов по-прежнему глядел в пол у себя под ногами и вертел в пальцах какую-то щепку. Софья поняла, что надо уходить.