Страж нации. От расстрела парламента – до невооруженного восстания РГТЭУ. Сергей Бабурин

это она и есть.

      Я – туда. Не доходя метров ста, вижу, как из блиндажа выходит офицер (определил, что это офицер, по портупее. Это потом стали с офицеров портупеи снимать, потому что и «духам» было видно издали, кого в первую очередь отстреливать при атаке).

      Подхожу к стоящему офицеру полустроевым шагом:

      – Товарищ капитан, разрешите обратиться, сержант Бабурин.

      И вижу: что-то не то, потому что капитан держит в подрагивающей руке незажженную сигарету и смотрит на меня странно.

      – Ты где шел?

      Оглядываюсь и показываю: вот здесь.

      – Здесь же минное поле!

      Вначале я подумал, что он шутит. Но когда капитан начал запоздало закуривать и материться, понял, что это серьезно.

      – Я вижу, что ты прешься по самому минному полю. Кричать – ты начнешь метаться и точно взорвешься. Или станешь столбом. Что мне – вертолет вызывать, снимать тебя оттуда? Думаю, повезет – дойдешь.

      Особенно меня убедило оптимистичное «повезет». Вот тут у меня холодный пот на спине, конечно, проступил. Даже сейчас кожей вспоминаю.

      Много позже я узнал, что в 1982 году (а это было начало 1982 года) с минными полями в Афганистане был очень сильный беспорядок. С декабря 1979 года, когда наши первые воинские части туда вошли, они часто перемещались и выставляли для безопасности вокруг себя минные поля. А затем, уходя, далеко не всегда их ликвидировали, зачастую даже не оставляли сменщикам карт с обозначением минных полей. Было лишь известно, что примерно вот здесь есть минное поле.

      В годы моей службы даже был приказ по 40-й армии о наказании виновных, когда в одной из частей солдатский сортир угораздили поставить на минном поле, что обнаружилось, когда около него подорвался солдат.

      Так что солдатское везение – штука очень важная.

      Второй особо примечательный случай был у меня в начале 1983 года, когда за отличие в службе я был отпущен в отпуск. Поскольку «чистые» отпуска не разрешались, то организовали мне командировку в Ташкент с последующей поездкой на две недели в Омск.

      У кого как, а у меня с тех пор отношение к Ташкенту как к очень холодному городу. До сих пор кожей ощущаю Ташкент через продуваемый ледяным ветром пересыльный пункт на военном аэродроме. В огромных палатках чугунные печки-буржуйки, конечно, есть, да вот дров при них нет. Грелись ночью, как могли, даже расходились группами по подъездам соседних домов, а там – поднимались на самую верхнюю, более теплую лестничную площадку.

      Хотя по сибирским меркам и мороза-то не было, так – минус десять-пятнадцать, наверное.

      Убыл в отпуск я в конце января, а возвращался в начале февраля. Солдат-срочник не мог через границу перемещаться сам, без команды. Меня должны были включить в команду на борт, летящий из Ташкента в Афганистан. Вначале я записался в такую команду, вылетавшую бортом в Джелалабад. Было по-прежнему холодно, а Джелалабад – самый теплый район в Афганистане, говорили, что даже с субтропическим климатом. И захотелось побывать в тех местах.

      Когда