Ночь за нашими спинами. Эл Ригби

и тревожно заглядывает в глаза.

      – Господи, что с тобой?

      Я знаю: они познакомились еще до того, как он возглавил партию. Тоже какие-то общие темные дела, о которых она не хочет рассказывать. Она спокойно говорит ему «ты» – так же спокойно, как ненавидящий враг. Только с куда более нежными интонациями, от которых Хан нервно и ревниво поджимает губы.

      – Я спрашиваю: что случилось?

      – Нападение в штабе… – Его лицо кривится от боли. – Поджог. У нас был общий сбор… я не понимаю, кто мог об этом узнать, кроме… – Гамильтон кивает на «единоличника».

      Элмайра тянется к ране, но «свободный» останавливает ее руку. Он не отрываясь смотрит на Вана Глински, наблюдающего за сценой с видимой скукой.

      – Думаешь, если бы я захотел убрать тебя, я…

      Но он не успевает закончить. Его перебивает еще более низкий и глубокий голос:

      – Похоже, я пропустил все самое интересное…

      Через площадь идет шеф – чуть прихрамывая, опираясь на трость. Все уступают ему дорогу, многие еще и втягивают головы в плечи, будто мечтая стать поменьше. Каждый его шаг гулко отдается в моей больной голове.

      Шеф внимательный смотрит в глаза «единоличнику»: сейчас Львовский сосредоточил свое внимание исключительно на нем. Немой поединок длится секунд десять – и Глински сдается. Шеф даже не задает вопросов: он, как всегда, все знает наперед. Скорее приказывает, нежели просто утверждает.

      – Статьи в газете не будет.

      – Вы все это время были здесь?

      – Нет, Ван. Я просто достаточно хорошо знаю ваши способы сохранить репутацию. И еще кое-что: судя по расстроенной мордашке Кики, вы позволили себе некоторую самонадеянность. Уясните, что мои люди – это мои люди. Какие бы митинги вы ни спровоцировали, вы не вправе заставлять мисс Стюарт или кого-либо еще подавлять их. И уж тем более грозить за это санкциями. Ни им, ни мне. Подумайте о том, что в первый же день после того, как вы бросите нас под ноги толпе, вам перережут горло.

      Шеф даже не повышает голоса. Он смотрит на винтовку у ног «единоличника», и в светлых холодных глазах мелькает легкая насмешка пополам с уважением. Шеф ценит людей, которые не отсиживаются за чужими спинами. Даже если эти люди сильно мешают ему жить.

      Он подходит к главе партии Свободы и с некоторым беспокойством склоняет голову к плечу:

      – Что с вами?

      Гамильтон устало смотрит на него. Кажется, он уже плохо понимает, что происходит вокруг. Но его голос поначалу звучит почти твердо:

      – Перочинка. На штаб напали. Сначала кричали, потом стали кидать камни в окна. В итоге они бросили зажигательные бомбы и ждали нас на выходе. А еще нарисовали знак на стене… такой… как змея, свернувшаяся кольцом, и глаз. Знак твоей…

      Ему все-таки здорово досталось. Не договорив, Гамильтон закрывает глаза.

      «Единоличник» и Элмайра, стоящие ближе всех, слегка поддерживают его и сталкиваются взглядами. Подруга щурится:

      – Показухи захотелось? И после этого он все равно пришел нас спасать! Господи, Ван, как