Ночь за нашими спинами. Эл Ригби

издалека.

      – Лучше бы митинг. – Что-то колючее чувствуется в его тоне. – Кое-кому не помешает встряска. В последнее время они совсем…

      – Вуги, перестань, – довольно резко одергивает его Элм.

      Он затыкается и пожимает плечами, буркнув: «Да я-то вообще уже мертв, мне плевать». Я бы, пожалуй, хотела, чтобы он продолжил. Потому что он прав, именно поэтому Элм бесится.

      У нашего мэра есть целых две крайне сомнительных опоры в законодательной ветке власти. Партия Единства и партия Свободы. «Единоличники» и «свободные», с одинаково красными знаменами и чуть разными черными эмблемами на них. И… чуть разным хламом в головах.

      «Единоличники» у руля, и они всегда там были: на выборах они получают большинство. Та половина населения, которая считает долгом проголосовать, верит в них – в вялые инициативы в медицине, оборонке и образовании, во всем, что знаменует собой стабильность. Верит намного сильнее, чем в теоретически существующую планету Землю и теоретически существующие города без темноты и белых тварей. Наши горожане вообще довольно терпеливы, их достаточно вовремя кормить и по возможности не пугать. Не дергать по пустякам, не забивать головы. И ставлю сотню долларов на то, что вторая партия никогда не получит перевеса. «Свободные» в качестве альтернативы чаще всего орут, что надо что-то делать: именно поэтому при их упоминании в прессе ставят кавычки. Несмотря на шум, никакая «свобода» не приближается. Так было, сколько я себя помню, и я никогда не сомневалась, что так будет дальше. Но… в книгах перемены часто начинаются с трех слов. «В последнее время…».

      «В последнее время» – не название новой эпохи. «В последнее время» разлито по улицам, из-за него кажется, что мир немного… сдвигается. «В последнее время» прокрадывается в мысли и сны, и, как бы я ни старалась, не замечать этого не получается. Оно близко – это «В последнее время». Дышит в затылок. Надеюсь, у него нет ствола. В последнее время… в партии Свободы что-то происходит. Это показатель, учитывая, что в наших партиях обычно не происходит ничего.

      Первым новшеством, как ни странно, стали мы. Наш отряд. Именно «свободные», точнее, один из них, собрал нас вместе – под недоверчивыми взглядами «единоличников» и народа. На этого человека мы работаем, за него голосуем. Мы – его «боевая свора», так о нас говорят. Мы ничего не решаем, но в том числе и из-за нас фраза «в последнее время» стала появляться чаще. В газетах. В разговорах.

      Из-за угла внезапно раздается знакомая музыка, и я разом забываю о толпе, о партиях, обо всем. Кожа покрывается мурашками, руки сжимаются в кулаки, и будь у меня шерсть – она бы точно встала дыбом. Скрипучая мелодия просачивается в мозг, словно там открылась музыкальная шкатулка, механизм которой давно заржавел.

      – О, Белый Билли! – радостно облизывается Вуги. – Фургончик!

      Да, я без труда узнаю небольшую машинку с тонированными стеклами. К ней бегут мальчики и девочки с площадки у ближайшего дома: мелькают комбинезончики, шапки, ленты в косичках. Перезвон голосов слегка заглушает музыку. Но дети слишком малы, чтобы закрыть