Разборки авторитетов. Евгений Сухов

бормочет старый зэк. – Это тебе не Америка. Это тебе не Сан-Франциско.

      И продолжает давить.

      Вдруг стало страшно. Почему Америка? Узнали, что ли? Им ведь было сказано – Лондон. Такая конспирация была. Только Ангелу академик Нестеренко разрешил сказать. Неужто Ангел? Не может быть.

      От печки жар сильный, приятно. Он глядит, на нем только майка – ни пиджака, ни рубашки.

      – Люди! Пиджак украли!!!

      – Да ладно… – вяло замахали руками зэки и поднялись расходиться. – Пиджа-ак! Где покупал-то? В Париже?

      – Братишка, я же замерзну. У меня дела.

      Народ разбредается.

      – Дела у следователя, – бормочут.

      Чего его понесло в этот барак? Надо что-то сделать. Идти надо. Рванулся – и соскочил с него человек, отвалился куда-то, пропал.

      Но голому как идти? Схватил что-то с перекладины свисающее – пиджак! Не свой, конечно, а такой рабочий… пиджак-роба, что ли? Грязный, просаленный… Но куда деваться? Сунул руку в рукав, а из внутреннего кармана пачка денег торчит и пропуск, а на пропуске крупными буквами «МММ». Да, славно поработали. Ну, теперь на самолет и улететь. Сначала в Лондон, потом в Монреаль, а оттуда в Сан-Франциско. А то абсурд какой-то. Прямо сон. Быть не может.

      Сам не помнит, как на улице оказался. Пригород, что ли? Не улица, а тропа под горою. Дома все на горе. Светятся тускло. К большому красивому дому дорожка. Рыжая глина. Пошел, попробовал. Скользко. Что ни шаг, все круче. Как на льду. Сейчас начнет руками хвататься. И начал. Все ладони в холодной рыжей глине и мелких острых осколках. Оглядывается, а внизу уже море и белый корабль в отдалении.

      Дополз, до окна дотянулся и грязными ногтями в окно стукнул. И раз, и два, и три.

      Мутно выглянул в окно мужик, а потом на крыльцо вышел.

      – Вам кого, Владислав Геннадьевич? Путч закончился.

      Какой ужас, не может вспомнить, кого ему надо!

      Янай набычился.

      – Мне нужен… мне нужен Нестеренко.

      – Слышь! – крикнул Янай в глубину дома. – Нестеренко спрашивают, Егора Сергеевича.

      Изнутри захохотали в два голоса – мужской и женский.

      – Путч закончился. В Москве Нестеренко, – отозвался мужской голос.

      Если в Москве, тогда в каком году? Он сам оттуда давно уехал…

      А дом весь такой белый-белый. Но окна черные, опаленные…

      – Ну как там, за границей, живут? Ничего? – спрашивает бородатый урка с мощной мускулатурой.

      Стоит на пороге, скалится.

      – Живут. А откуда вы знаете, что я…

      – Ну-у… тиливизирь-то глядим изредка. Там за бугром небось черных вторников вам устроить не удается? А, братан? Там такие дела у вас не проходят. Не-а!

      И опять будто он в бараке. И там, в полутьме, задвоилось лицо зэка, который шею сжимал.

      – А, вот он! – хрипит зэк, пробираясь поближе.

      Острое жало страха вонзилось изнутри в солнечное сплетение. Но лучше это жало, чем тот ножик, который зэк вертит кончиками пальцев.

      – Приоделся, парчушка! Смотри какой артист, бля… Клифт у меня попер. Ты