Город не принимает. Катя Пицык

Инна возвращалась опустошенной. Катарсис очищал ее от жизненных соков. Она падала на кровать в гипотоническом кризе. И смотрела в потолок. За все это я считала Инну глупой. Тогда слово «глупость» заменяло нам множество прочих. Его концентрация, превышавшая норму в сотни раз, сообщала речи удивительное свойство – способность наслаиваться на живых людей, постепенно образуя твердую, непрозрачную корку. Именно так, нашими молодыми усилиями, обеднялся объемный мир и укреплялся мир плоский.

      Однажды, вернувшись вечером, я застала следующую картину: Инна лежала на кровати, уткнув лицо в магнитолу. Звучал «Вальс-бостон».

      – Привет, – сказала я, сваливая ноты на стол.

      Инна не подняла головы. Я вспыхнула. Подумать только! Корова заснула под музыку, и теперь все должны были слушать, как песнячит усатый бард.

      – Инна, проснись.

      Я легонько ткнула ее. Она подняла лицо, воспаленное, блестящее от слез.

      – Ты плачешь?

      Она встала и, ничего не говоря, рванула из комнаты, хлопнув дверью. Я выключила музыку и улеглась читать. Инна вернулась минут через двадцать. Все это время она, судя по мокрой футболке, ревела и умывалась. Потеряв много воды, ее глаза уменьшились, ослабли и теперь были на три четверти проглочены булочными, как на дрожжах опухшими веками. Инна достала из шкафа махровое полотенце, промокнула лицо, залезла на кровать, села спиной к стене, подтянула колени к подбородку, обняла ноги и стала смотреть в одну точку, периодически втягивая носом сопли.

      – У тебя что-то случилось? – спросила я с неохотой.

      – Мне очень плохо, – ответила она. Упадок ее голоса поражал и пугал не меньше, чем болезненное скульптурное перерождение лица. Я молчала.

      – Кирилл сказал сегодня, что такая девушка, как я, никогда не сможет стать его женой.

      – Почему?

      Инна запрокинула голову, пытаясь таким образом удержать от пролития новые слезы. Она глубоко подышала.

      – Из-за носа.

      – Что, прости? Из-за чего?

      – Ну, из-за носа. Носа, – она потрогала пальцами свой порозовевший нос.

      – В каком плане «из-за носа»?

      – Мой нос – слишком большой.

      Она прижала полотенце к лицу обеими ладонями и подалась вперед, толкаемая силой рвавшегося беззвучного рыдания.

      – Он сказал мне… Инусь, ты хорошая, нормальная девчонка, и в постели ты ничё, и как женщина… хозяйка нормальная, и потрещать с тобой нормально. Мне с тобой хорошо. Но жениться я на тебе никогда бы не смог… Ты не обижайся, типа, я тебе как другу, но с такой внешностью я б женщину не взял… Не, все нормально у тебя. Ну, то есть он хотел сказать, что конкретно для него внешность женщины – это все, это он такой, что именно он всегда хотел, чтобы жена была… это важно, чтобы она красивая… И я его спросила: а что? Что не так? И он сказал: ну, фигура и главное – это нос. Слишком большой. Он говорит: детка, типа, ты прости меня, но этот нос – это слишком для меня. Но самое