Тысячи ночей у открытого окна. Мэри Элис Монро

сейчас посапывали за ее спиной в кроватях с подоткнутыми одеялами. Она готова была сделать что угодно ради своих детей. Но иногда можно отдать все за то, чтобы почувствовать себя свободной.

      Фэй глубоко вздохнула, затем закрыла окно и заперла его на щеколду.

      – Нет, мам, не закрывай, – протянула недовольно Мэдди. – Ты всегда закрываешь окна. А мы любим, когда они открыты.

      Фэй оглянулась на дочь, лежащую на краю односпальной металлической кровати. Дочь подпирала подбородок ладонью и смотрела на мать осуждающе, что более подходило сорокалетней женщине, чем восьмилетней девочке.

      – Дождь собирается, – поспешно сказала Фэй.

      – Ну и что. Все равно, пусть будет открыто.

      – Давай не будем рисковать, – откликнулась Фэй.

      – Это все из-за папы, да? – Ее бледная кожа и запавшие глаза яснее слов говорили о том, что больше ее дурачить не получится.

      Фэй с шумом задвинула шторы. Временами проницательность ее ребенка ей сильно досаждала.

      – Разумеется, нет, – солгала она. – Я просто не люблю, когда окна ночью открыты. И вообще, мы на самом деле не знаем, кто такие наши соседи. Бог знает, что творится на улице сейчас.

      – Ты имеешь в виду, что там может быть папа? – надула губки Мэдди.

      Фэй глубоко вздохнула. Да, подумала она. Папа сейчас где-то там. Далеко. Но она не знала, как долго океан будет служить для него преградой.

      Фэй увидела, как ее страх тут же отразился в глазах дочери. Она слишком часто замечала этот страх в последние годы. Фэй подошла к кровати Мэдди, села рядом и, протянув руку, откинула несколько золотистых прядей со лба дочери. Какие у нее пушистые волосы, подумала она, стараясь стереть легкими движениями беспокойную складочку между бровей, прорезавшую лоб ее маленькой девочки.

      – Да, папа где-то там, но он сейчас очень далеко и не сможет снова забрать тебя у меня. И никто никогда не сможет. – Фэй наклонилась к ней и тихо прошептала на ухо: – Твоя мама всегда будет о тебе заботиться.

      В глазах Мэдди мелькнуло сомнение, потом она нахмурилась и, оттолкнув руку матери, отвернулась от нее и перевернулась на другой бок. У Фэй сжалось сердце, но неимоверным усилием воли она сдержала слезы. И все же почувствовала, как в ее доспехах образовалась брешь.

      – Том ненавидит его, – тихо, словно с трудом, произнесла Мэдди.

      Фэй обернулась и посмотрела на сына. Малыш лежал, закинув руки за голову и уставившись на светящиеся искусственные звезды на потолке. Том был чересчур мал и хрупок для своих лет, словно тень ребенка – бледная и молчаливая. Мать прекрасно понимала, что, несмотря на свое молчание, Том не пропустил ни одного слова из их разговора, уловил все его оттенки и понял все, что было недосказано. Маленький острый подбородок был сердито выдвинут, выражая слишком тяжелое, возможно, даже непереносимое для такого малыша чувство гнева и неприятие всего происходящего. Фэй снова, уже в который раз, ощутила свою беспомощность.

      – Том, милый, ненависть – это очень плохое