Ведьма и тьма. Симона Вилар

ясное дело, что еще мог сказать женщине такой щеголь ромейский?

      Малфрида подбоченилась.

      – Ну, вот она я. Что теперь?

      Калокир спешился, подошел, ведя коня под уздцы.

      – Я отправлюсь вслед за князем завтра, так мы уговорились. Выеду вместе с Инкмором, который поведет тех новобранцев, которые более-менее приобвыклись к седлу. Я их сам отбирал. Князь скор в походе, будет ехать почти без остановок до самого Буга, где у него назначена встреча с печенежским ханом Курей. Туда и мы к нему подоспеем. А пока…

      – Что пока? – с неожиданным волнением спросила Малфрида.

      Калокир медлил с ответом. Расстегнул под подбородком шлемные завязки, обнажил голову с примятыми, черными как смоль волосами, огладил их. Наконец посмотрел ведьме прямо в глаза.

      – Пока я хотел бы с тобой побыть. Ну… покажешь мне еще чудеса, удивишь чем-то. Или ты против?

      Малфрида прищурилась. Ей было весело.

      – Неужто мало страхов тебе было? Я думала, побежишь от меня куда подале. А ты вот вернулся.

      – Да, вернулся. Не прогонишь?

      Он смотрел на нее очень серьезно.

      Малфрида вздохнула всей грудью. От сосны сладковато пахло хвоей, в стороне гомонили дети, в тихом вечернем воздухе попискивали вечерние птицы, хвоя розовела в последних лучах заката, а небо было ясным, безоблачным. Какой же чудесный вечер! И смеяться хочется, ликовать, носиться по ночному острову. Или прильнуть к кому-то, утихнуть. Но это под запретом.

      – Вот оставишь тут доспехи свои, привяжешь коня у столба ограды, может, и позову с собой.

      Калокир сразу согласился. Малфрида была внимательна, следила, чтоб ни единой железной бляшки не оставил на себе ромей, – волшебный мир боится металла, кованного в огне. Потому даже сапоги его щегольские с посеребренными заклепками заставила снять, смотрела, как он, посмеиваясь, обулся в лыковые лапотки. Даже притопнул деловито.

      И вновь они ушли к дальнему концу Хортицы, где нет вышек с дозорными, нет людских селений, а только глухая чаща, спускающаяся к затокам заболоченным. Малфрида велела ромею везти ее по водам на узкой долбленке, показывала то кикимор болотных, протягивающих к ним волосатые лапы, то пригожую водяницу, смотревшую бледным ликом из глубины тихой заводи. Поясняла: это жена водяного, недавняя утопленница, и будет она подводной хозяйкой, пока водяной новую погибшую в водах не возьмет в полюбовницы.

      Плывя на долбленке по широкой затоке, они как раз приближались к руслу Днепра, когда Малфрида увидела бредущую на противоположном берегу сутулую тень.

      – Вон, погляди, – указала она в сторону освещенного луной силуэта. – Это упырь. Такие любят среди людей затесаться да кровь человеческую пить. На того, кого упырь укусит, слабость находит, хворать он начинает, а то и помереть может. Но бывает и хуже: упырь укушенного в себе подобного обращает. И тогда тот тоже кровопийцей становится. Хотя и силу немалую приобретает. Но не живет, а так… существует. И как по мне, упыри самые опасные и хитрые из нежити.

      Она даже передернула плечами