Месть смотрящего. Евгений Сухов

его ожидает жестокая «правилка», после которой обычно приговоренного зэка ждет только смерть, и что в поезде, повстречав случайных попутчиков, он уснет глубоко, уже совершенно не заботясь о завтрашнем дне.

      Еще через шесть часов он ехал в сторону Питера. Даже долгое ожидание поезда не казалось ему утомительным – нагретая солнцем лавочка куда приятнее твердого шконаря, на котором приходится кемарить в три смены. Кроме него, в купе было еще двое мужчин и молодая женщина. «Одна компания», – определил по разговору Моня и, сдержанно поздоровавшись, расположился на нижней полке, где сразу и задремал под мерный перестук колес. Уже смежив глаза, ему подумалось о том, что за последние несколько лет он впервые так сладко отдыхал.

      Проснулся он от какого-то враждебного присутствия. В купе было темно, только через открытое окно просачивался свет мерцающих звезд. Но опасность была так близко, что в затылке заломило. И в следующую секунду кто-то сильно толкнул его в бок.

      Повернувшись, он увидел своего соседа по купе. Блеснув золотыми зубами, он зло процедил:

      – Вставай, паскуда, разговор есть!

      В купе было еще два человека – молодые парни лет двадцати пяти смотрели на него настороженно, в глазах злой блеск.

      – Не рыпайся, падла, – подался вперед золотозубый, выставив руку с ножом.

      У самого горла Моня почувствовал холодное прикосновение стали.

      – А теперь поднимайся.

      Осторожно, как если бы опасался напороться на заточенный наконечник, Гриша сел на полку.

      – Не догадываешься, зачем мы здесь?

      – Нет, – как можно тверже произнес Гриша.

      Губы золотозубого печально скривились.

      – Мы твоя совесть… Вспомни о своем недостойном поведении в доме родном.

      Гриша Монин невольно сглотнул ком. Во все времена родным домом для вора была тюрьма. Сейчас в его купе были хозяева узилища, решившие устроить ему «правилку»!

      Вот он, измеритель жизни. Только «правилка» способна показать сущность человека: болотину, поросшую гнилостным мохом, или кусок кремня, о который тупится самая крепкая сталь.

      «Вот и дождался», – невольно подумал Моня и, собирая по крохам разбившееся мужество, отвечал:

      – В родном доме я вел себя достойно.

      – А вот нет, – зубы вора зло блеснули. – Вяжи его!

      В руках парней оказались веревки.

      – Послушай… – попытался подняться Моня.

      – Не дергаться, падла! – Заточенный конец финки полоснул кожу, и проступившая кровь, щекоча нервные окончания, медленно поползла за воротник. Хмыкнув, добавил: – Знаешь, какое у меня погоняло?

      Парни, уверенно перетягивающие запястье Мони, сдержанно хохотнули. Действовали умело и очень слаженно. Узкая веревка врезалась в кожу, принося неудобства.

      – Орнитолог. Хочешь знать почему? – Гриша упорно молчал. – Объясняю… Потому что таких, как ты, я насаживаю на кинжал, как навозных жуков. А потом оставляю сушиться. – Коротко рассмеявшись,