Узник «Черной Луны». Сергей Дышев

килькой в красном соусе. Ребята откровенничают, говорят, что свинину уже терпеть не могут, поэтому самая паршивая рыбная консерва им в сладость и так ностальгически напоминает афганские харчи. Я молчу, мне все равно. Вслед за рыбой Корытов вновь нахваливает меня, потом мы бодро встаем, гремя стульями с паучьими ножками, бредем к выходу, шлепаем след в след по пробитой в сыром снегу тропе, среди чернильной глухой ночи. Уже слегка подмораживало.

      – А вот и наша ферма! – минут через десять объявил Ваня.

      Естественно, меня тут же потащили в свинарник – длиннющий черный сарай с маленькими оконцами. Белого халата мне не дали, но я все же не удержался:

      – А потом Председатель Президиума посетил образцовую свиноферму и выступил перед знатными животноводами. На прощание высокий гость съел молодого поросенка.

      Свиньи, завидев своих хозяев, тревожно захрюкали: поди разбери, с какими намерениями пришли среди ночи. В плохоньком свете их почти человечьи глаза вопросительно поблескивали из-под вздрагивающих белесо-нордических ресниц.

      – Запах, конечно, не очень… – начал комментировать Корытов. – Но ведь это ж живые деньги!

      «Живые деньги» вдруг нервически расхрюкались, и, как оказалось, не случайно. Лопоухий вытащил из-за перегородки поросенка, который яростно верещал под аккомпанемент вытья своей мамаши.

      – Ну что, хрюша, пойдешь с нами? – невозмутимо вещал лопоухий, почесывая свиненка за ушами.

      – Не ходи, хрюша, – отозвался один из моих новых знакомых свиноводов. – Он тебя хочет съесть!

      – Ладно, ребята, пойдем! – сказал Корытов, и мы пошли в избу, которая была шагах в десяти.

      Во дворе лопоухий довольно быстро прикончил поросенка, приговаривая: «Спокойной ночи, малыши», освежевал, и буквально через десять-пятнадцать минут розовые куски плюхнулись на сковородку. Все произошло именно так, как я мучительно себе представлял в самом начале нашей встречи. Потом я вгрызался в тающую плоть, мы вновь радостно пили водку, впрочем, в радость был именно я, наверное, как свежий человек в их чертовом захолустье. Мы произносили третий тост – за погибших в Афганистане, ругали почем зря все нынешние порядки, и мату под конец было больше, чем обычных неругательных слов.

      Когда ребята свалились, мы глаз в глаз остались с Ванюшей.

      – Еду в Приднестровье, – сказал я.

      – А что – уже «афганцев» собирают?

      – Многие уже там. Но у меня особая причина.

      Я замолчал, потому что мне вдруг пришла мысль завербовать с собой Ванюшу. У него прекрасное качество: он не суетлив.

      – Поедешь со мной?

      – Опять воевать? – потускневшим голосом сказал Корытов.

      Он надолго уставился на обгрызенный мосол, потом с трудом встал, полез в закуток под кроватью, долго гремел пустой стеклотарой, после чего извлек еще одну бутылку водки.

      – Надо выпить, – сообщил он, неуверенно посмотрев на меня.

      – Надо, – сказал я.

      И мы выпили. Потом Ванюша опять полез под кровать, вытащил оттуда