Ледобой. Круг. Азамат Козаев

Безрода, как недуг исчезнет. Нет глаза – съешь глаз, нет руки – ешь руку.

      Купец требовательно смотрел на меня, не говоря ни слова.

      – Мы не отдали Безрода на съедение. И не отдадим. Трупом лягу, но ни единый волос не упадет с его головы!

      – Ну да, ты его любишь, – усмехнулся Брюст и покачал головой. – Значит, безвинные и убогие…

      Кивнула. Эту землю оросила кровь безвинных, а боги даже дурную кровь не пускают зря. Прав Потык, десять раз прав!

      – Мы не станем курочить изваяние, – после непродолжительного раздумья отрезал купец. – Просьба к тебе.

      – Ко мне?

      – Хочу побыть здесь один. Отойди.

      Да ради богов! Не жалко. Ушла к себе и встала около Тычка, что держался прямо, будто жердь проглотил. Так и не убрал руку от глаз.

      – Чего хотел?

      – Да так, – скривилась. – О жизни говорили.

      – Поняли?

      – Поняли, – вздохнула.

      Брюст замер у изваяния, будто на самом деле окаменел. Одну руку положил Красной Рубахе на грудь, вторую безвольно опустил. Его люди без понуканий занимались тем, чем и должны заниматься обозники во время короткой остановки. Каждый знал, что должен делать, и над поляной повис ровный гул. Но никто не запрещал им коситься в сторону памятника.

      – Что это с ним?

      – Он купец. – Мне показалось, что я поняла. – А купцы прозревают будущее на шаг вперед. Брюст видит то, чего пока не видит никто из обозников.

      – И что?

      – Не знаю. Только у Сусляты, кажется, прошел живот.

      – А мы тут при чем?

      – Может быть, ни при чем, – пожала плечами. – Поглядим.

      Недолго стоял торговый обоз. Едва-едва отошли от города, запаслись водой и дальше пошли. Уж не знаю, что купец рассказал своим парням, но все до единого постояли у Красной Рубахи. Кто сколько, хоть самую малость, а постояли. И каждый приложил к изваянию руку. Будто здоровались с соратниками.

      – Сивый там? – Брюст махнул на палатку.

      У входа, ровно сторожевые, стояли Тычок и Гарька. Готова была поставить на кон собственную голову, что войти внутрь они не позволят никому, если только Безрод не захочет.

      – Да. Только не выйдет. Уж ты не обессудь.

      – Мало ему приятного на меня смотреть, – усмехнулся купец. – Да и нам тоже. Пусть все идет, как идет.

      – Лошади напоены, можно трогать, – отчитался кто-то из старших обозников.

      – Да, иду. – Брюст задержался около изваяния, пристально взглянул еще раз, будто запоминал. А может быть, на самом деле запоминал. Дорога длинная, еще успеет понять самого себя и свое отношение к памятнику. – Прощай, баба-каменотес. Если придется рассказывать небылицы у костра, про тебя расскажу.

      – И ты не поминай лихом. Свалились тебе на голову, ровно снег летом.

      – Не снег, – покачал головой и холодно улыбнулся. – Будто коршуны.

      А ведь правда. Свалились на голову, точно коршуны, и унесли в железных когтях полтора десятка. Боги, боженьки, смогу ли когда-нибудь хоть на мгновение забыть об этом?

      – Трогай! –