Максим. Леонида Подвойская

вообще не хотел говорить с кем бы то ни было.

      – Да ладно тебе. Какую книгу привезти?

      – Мне Женька обещал. Еще до каникул. Может, свяжешься? Он знает.

      – Найду. Ну, пора. Врач просил долго по первому разу не засиживаться.

      – Да, езжай. Когда снова будешь?

      – Теперь часто, – офицер крепко обнял сына и ушел, оставив в душе юноши радостное ощущение любви, тепла и нужности на этом свете.

      Помахав ему в окно, больной развернул свертки и только сейчас почувствовал, как проголодался. Поев разных вкусных фруктовых кашек, подросток с какой-то хитрецой покосился на конфеты, а затем блаженно закрыл глаза, в точности выполняя предписания тихого часа.

      Разбудил его вечером мрачный Василий Иванович. Сугубо по-деловому осмотрев юношу, он сказал:

      – Молодцом, продолжай в том же духе, – после чего повернулся к больному на соседней койке.

      – Василий Иванович, когда меня выпишут? – жалобным голосом спросил Максим.

      – А что, тебе плохо здесь? Только очухался, и уже надоело? Не нравится?

      «А что здесь должно нравиться?» – хотел, было, спросить Макс, но, взглянув в грустные уставшие глаза профессора, осекся.

      – Четверть кончается. И год.

      – Переведут без экзаменов. Выведут средний. Все равно напрягаться тебе долго нельзя будет. Так что отдыхай и выздоравливай. Мы еще с тобой обстоятельно поговорим на эту тему, – пообещал профессор, уже стуча по конечностям его соседа.

      Глава 2

      – Угощайтесь, угощайтесь. Мне все равно много пока нельзя. Да, а как меня до этого кормили? Кололи? – спросил Максим у медсестры.

      – Да, первых несколько дней кололи, а потом потихоньку из ложечки кормили. И ничего, глотательный рефлекс утрачен не был. Правда, давали только жидкое или пюре, тоже совсем жиденькое. Так что сейчас смотри, никакого мяса раньше времени.

      – Вот я и говорю: угощайтесь. Почему это Чапай такой злой? – поинтересовался Максим.

      – Кто? – не поняла толстушка. Максим уже выяснил, что зовут ее Светлана, и, чтобы кое-что выведать, пригласил на отцовские конфеты.

      – Ну, Василий Иванович ваш…

      – Не надо так, – серьезным тоном упрекнула девушка собеседника и даже отложила конфету. – Он не злой. Просто он очень уставший и подавленный. Помнишь ту девушку? Шесть часов операции. Шесть часов, понимаешь? И не ногу какую-то отрезать, а мозг оперировать. Ювелирная работа. Но не всегда и не все подвластно даже ему. Наверное, умрет бедняжка. Хотя надо надеяться и бороться до последнего, – спохватилась она, тяжело вздохнув. – А потом, после операции, – разговор с родителями. Соври, успокой, что все нормально, а вдруг раз – и все. Как потом в глаза им смотреть? Сказал, что сделали все возможное, но ни за что ручаться нельзя. Мать – тотчас же с инсультом, уже тоже наш пациент, а отцу надо на службу. Он тоже офицер. Какой-то большой начальник у вас. Пушкарев его фамилия. Знаешь такого? Представляешь, завтра приедет, а дочь…

      – Пушкарев… Значит, она… – ошарашенно прошептал Максим.

      Он хорошо знал эту