Клеопатра. Любовь на крови. Алекс Бертран Громов

речи, буде таковую требовалось произнести. Искусство риторики в то время считалось одним из важнейших умений. «Даже враги царицы восхищались ее непревзойденным красноречием, упоминая его заодно с примерным воспитанием, сильным характером и “сияющим взором”, – отмечает Шифф. – Природа наградила Клеопатру глубоким бархатным голосом, будто специально созданным для произнесения речей, и редким даром убеждения».

      «Величайшим наслаждением, – утверждал Плутарх, – было слышать ее голос, звучавший, словно многострунная арфа, когда она легко переходила с одного языка на другой; племена, для общения с которыми она нуждалась в переводчике, можно было пересчитать по пальцам; с послами большинства государств она говорила сама».

      Древнеримский историк считал именно голос и умение вести беседу главными секретами очарования Клеопатры. «Ее прелесть не была столь совершенной и несравненной, чтобы сражать мужчин с первого взгляда», но при этом «тот, кто оказывался рядом с царицей и вступал с ней в беседу, уже не мог противостоять ее чарам». И в общем Плутарх придерживался мнения, что Клеопатра сразу же ловко очаровала и полностью подчинила себе сурового римского воина. «По мнению Плутарха, неукротимый воин оказался беспомощным перед чарами двадцатилетней девчонки, – иронизирует Шифф. – Беднягу в два счета обвели вокруг пальца: Аполлодор пришел, Цезарь увидел, Клеопатра победила».

      Дион Кассий создавал свои исторические труды позже, чем Плутарх, и придерживался того же мнения: молодая властительница обладала такой способностью очаровывать мужчин, что Цезарь мгновенно превратился в ее покорного раба, едва «увидев ее и услышав ее слова». Хотя Дион не преминул заметить, что для этого особых усилий не требовалось – слишком уж римский победитель любил женщин. Именно Диону принадлежит версия о Клеопатре, явившейся из мешка «во всем блеске царственного величия, сдержанной и смиренной».

      Но на самом деле в этой истории хватало и иных побуждений кроме сексуальных. А Цезарь ясно представлял, каково приходится беглецу, – он и сам в юности был таким. «Вышло так, что совершенно естественное решение защитить Клеопатру определило дальнейшую судьбу полководца, – резюмирует Стейси Шифф. – Когда они встретились, Клеопатра боролась за жизнь; вскоре им пришлось бороться уже вдвоем. Всего через несколько месяцев Цезарю предстояло столкнуться с по-настоящему достойным противником, узнать все прелести тотальной войны и оказаться осажденным в чужом городе войском, вдвое превосходящим его собственные силы».

      При всем этом вряд ли будет оправданным говорить об отношениях Цезаря и Клеопатры как о любви в романтическом понимании – всепоглощающей страсти, полностью определяющей каждый поступок и каждую мысль главных действующих лиц. Скорее уж сугубо современное представление о взаимовыгодном партнерстве, украшенном приятными бонусами. «Цезарь к числу своих прочих авантюр прибавил еще одно, лестное для славы соблазнителя приключение, которое соответствовало