Про Иону (сборник). Маргарита Хемлин

стуле возле Гили лежали лекарства, порошки в белых пергаментных фантиках, микстуры и прочее, что положено в подобных случаях.

      Мама махнула рукой:

      – Вот. Столько грошей тратим. Без толка. Да что гроши. Вэйзмир. Отпустили бы его на тот свет. Он сам просит. Просит и просит. Просит и просит. Вэйзмир.

      Мама плакала и не смотрела в Гилину сторону. Он иногда открывал глаза, вглядывался, вглядывался. И в какую-то минуту, кажется, узнал Мишу и замычал.

      Мама пожаловалась, что Гиля сильно ждал Мишеньку и просил, что если потеряет дар речи к его приезду, передать Мише одно напутственное слово, Миша поймет.

      Я спросила, что за слово. Мама сказала: лехаим. Хоть Гиля просил передать не при свидетелях, а лично с глазу на глаз. Значит, вроде пароля. Я тогда подумала, что Гилечка никак не желал расставаться со славным партизанским прошлым.

      Миша низко опустил голову, и слезы полились из его глаз.

      Потом подошел близко к Гиле.

      Гиля закивал головой, как мог, еле-еле.

      Миша сжал его руку и тут же отошел обратно.

      Мама бросилась к кровати, стала успокаивать Гилю, чтобы он не расстраивался, что надо менять простыню. Они с Блюмой поменяли простыню, обмыли Гилю. Он вроде заснул.

      Мы с Мишей легли на полу.

      Рано утром с мамой пошли на базар, чтобы сделать значительный продуктовый запас. Я привезла деньги и хотела сама выбрать качественное питание для больного и всех с ним. Взяли санки, старые-старые, еще довоенные, Гилиных детей.

      Миша и Фима спали. Блюма вместе с нами вышла из дома на работу.

      Мы отсутствовали с мамой – дорога плюс базар – часа два. А снег падал и падал.

      Когда мы пришли домой, Гиля был уже мертвый. На лице его играла застывшая улыбка.

      Я сразу заметила, что подушки под его головой лежат иначе, чем раньше. Совсем иначе. И сам он лежит вроде с сильно повернутой в сторону шеей, как будто ее повернули силой. А одна подушечка, думка, вообще под кроватью. Скинута. А ведь Гиля уже много дней не шевелился, лежал колодой.

      Мы переглянулись с мамой без лишних слов.

      Сразу за нами пришла Блюма. Фима еще спал под действием своих успокоительных лекарств.

      Миша был совсем одетый-умытый, бледнее Гили. Глаза его запали, в черных кругах. Мишенька сидел за столом и играл в дорожные шашки на маленькой намагниченной доске. Каждая шашечка отрывалась с трудом, но легко прикипала к новому месту.

      Мы все молчали и переводили взгляд с Гили на Мишу.

      Миша первый нарушил тишину:

      – Гиля Мельник умер.

      Только потом начался женский плач. Фима понял что-то страшное и тоже заплакал со сна. Я зарыдала от жалости, растерянности и неизвестности, которая накрыла меня с ног до головы.

      Миша довел партию до конца, аккуратно собрал шашки и захлопнул коробочку.

      Послали телеграмму Лазарю. Он приехал вместе с Хасей за час до похорон. Со мной они демонстративно не разговаривали, но Хася сделала исключение на минуту и вывалила на меня наболевшее за