Люди с солнечными поводьями. Ариадна Борисова

их отливали вместе. Он тянул котелок и так и этак, зацеплял его за край каменной зазубрины, смачивая слюной. Колотил о валун изо всех сил, забыв об осторожности. Пытался всунуть зубами острие ножа между железом и ладонями… Напрасно! Пришлось спуститься к вьющемуся между гор ручейку. Всю ночь просидел у ручья, опустив руки с котелком в бегучую воду, утешавшую боль ободранной кожи.

      Ранним утром старик с седой бородой и седыми волосами – то и другое до пояса – открыл дверь незваному гостю. Посторонился, нисколько не удивляясь тому, что он чумаз, заплакан и держит в израненных руках пустой, изрядно побитый котелок. Лишь брови насмешливо приподнялись на высоком загорелом лбу.

      Старик что-то сказал на чужом наречии. Гилэт не сдержался и всхлипнул. Раз за разом седобородый произносил слова на всяких говорах, но мальчик отрицательно мотал головой или отвечал, коверкая слова. Тогда старик морщился.

      – Да будут благословенны дни твои. Проходи, не бойся, – молвил он наконец на языке мандров.

      Опустив голову, незадачливый воришка вошел в увешанную сушеными травами избу и вскрикнул: легко отделившись от рук, котелок упал и покатился по полу.

      – Сядь на лавку, – пригласил хозяин как ни в чем не бывало. – Итак, твое имя?

      – Гилэт, – пробормотал мальчик.

      Старик отчего-то дрогнул и переспросил:

      – Гилэт?!

      Повторил взволнованно:

      – Значит, Гилэт… Знаешь ли ты, мальчуган, что носишь имя не человека, а народа?

      – Так звали моего отца.

      Старик внимательно вгляделся в полосатое от слез и грязи лицо гостя.

      – Судя по чертам твоего лица, ты не гилэт. Вроде и не из мандров, хотя говоришь на их языке.

      Мальчик в растерянности пожал плечами и подумал: «Кто же я, если имя мое – не имя, а народ? Может, и человек, оставивший меня незнакомым людям, не родной мне вовсе?»

      Тыльной стороной ладони старик коснулся шрама на щеке:

      – Кто тебя так?

      – Валах, мой хозяин.

      – За что?

      – Это была игра с луком…

      Больше старик ничего не спросил, даже о котелке с похлебкой. Только все ходил из одного угла избы в другой и, скрестив пальцы, странно ими потрескивал. А мальчик уже не мог думать ни о своем имени, ни о чем другом. По крайней мере, пока. Ему, беглому рабу, бродяжке и вору, всю ночь лившему слезы в горный ручей, было предложено остаться здесь.

      Отрок Гилэт – его звали так еще долго – стал самым юным жителем жреческого селенья.

* * *

      На восходе и перед закатом жрецы в одиночестве молились Творцу, а в разгар солнцестояния возносили совместные молитвы в большом белом доме с распахнутыми дверями. Все остальное время, если не занимались лечением людей и священным напутствием, над чем-нибудь трудились, чтобы руки не отвыкали от мозолей, хотя большой надобности в таком усердии не было. Безбедно живущий окрест народ считал свое благоденствие плодами жреческих молитв и не мог