Именно так умерла Рябушинская. Рэй Брэдбери

вук, но всем было не до него.

      Однако невнятный звук повторялся снова и снова, пока присутствующие не обратили на него внимание, и тогда люди разом вскинули головы вверх и уставились на потолок. Почудилось, что они действительно на морском берегу и в небе тоскливо вскрикивает чайка, пронизывая своим голосом ноябрьский серый рассвет. Звук был печален, как крик птицы, нехотя отправляющейся на юг переждать ужасы зимы. Или как далекий шорох океанской волны, набегающей на берег и шуршащей по песку. Или как всхлип ветра внутри морской раковины.

      Затем люди в подвале словно по команде перевели взгляд на стол, где стояла золотистая шкатулка длиной чуть побольше полуметра с надписью «РЯБУШИНСКАЯ». Теперь всем стало очевидно, что звук идет именно из-под крышки этого гробика. Присутствующие таращились на шкатулку. И только труп лежал равнодушно и не прислушивался к странному полувнятному тихому голоску.

      – Выпустите меня, выпустите меня! Ах, пожалуйста, выпустите меня! – различили все.

      Кончилось тем, что мистер Фабиан, чревовещатель, подошел к золотистой шкатулке, нагнулся над ней и сказал:

      – Нет, Риа, тут у нас серьезное дело. Попозже. А теперь успокойся и помолчи. Будь славной девочкой.

      Он прикрыл глаза и попробовал рассмеяться.

      Однако голосок из-под полированной крышки спокойно возразил:

      – Пожалуйста, не насмешничай. После того, что случилось, ты должен быть со мной поласковее.

      Детектив лейтенант Крович легонько дернул Фабиана за рукав:

      – Если не возражаете, ваши фокусы с чревовещанием мы послушаем в другой раз. А покуда нам надо что-то решить с этим.

      Он посмотрел на женщину, которая взяла раскладной стул и присела.

      – Итак, вы миссис Фабиан, – сказал детектив. Затем перевел глаза на молодого человека, присевшего неподалеку от женщины. – А вы – мистер Дуглас, пресс-агент и менеджер мистера Фабиана, не так ли?

      Молодой человек подтвердил:

      – Да, я мистер Дуглас.

      Крович еще раз взглянул на лицо мужчины на полу.

      – Мистер и миссис Фабиан, мистер Дуглас, как я вас понял, вы утверждаете, что никто из вас не знает этого человека, убитого здесь прошлым вечером. И его фамилию – Окхэм – вы слышите впервые в жизни. Однако этот Окхэм незадолго до своей смерти сказал режиссеру, что он знаком с Фабианом и намерен встретиться с ним в связи с жизненно важным делом.

      Голосок в шкатулке опять что-то тихо забормотал.

      Крович взорвался:

      – Бросьте ваши чертовы штучки, Фабиан!

      Из-под крышки донесся слабый смешок. Будто зазвенел колокольчик, прикрытый одеялом.

      – Не обращайте на нее внимания, лейтенант, – сказал Фабиан.

      – На нее? Вы хотите сказать, на вас! Ну-ка, прекратите свои глупости – вместе или раздельно, мне наплевать.

      – Нам никогда не быть больше вместе, – произнес все тот же тихий женский голосок. – После того, что произошло вчера.

      Крович раздраженно протянул руку:

      – Дайте-ка мне ключ, Фабиан.

      В полной тишине ключ щелкнул в крохотной замочной скважине, миниатюрные петельки скрипнули, и крышка открылась.

      – Большое спасибо, – сказала Рябушинская.

      Крович замер как громом пораженный, глядя вниз, на Рябушинскую. Он глазам своим не верил.

      Белое личико куклы было вырезано не то из мрамора, не то из белейшей древесины – дерева такой белизны ему еще не доводилось видеть. Казалось, это личико вылеплено из снега. А тонкая шея, тоже белая, по изяществу была сравнима разве что с чашкой из тончайшего фарфора: солнце просвечивало через нее. Ручки были словно из слоновой кости – такие грациозные вещицы с крохотными ноготками, с рисунком на подушечках длинных, красиво очерченных пальчиков, с морщинками на подвижных суставах.

      Она была как из белого мрамора, сквозь который играет свет, но столь же живой свет источали ее темные глаза синевы спелой шелковицы. Крович мог бы сравнить куклу с парным молоком в прозрачном стакане или взбитыми сливками в хрустальном кувшине. Тонкие черные брови красивым изломом подчеркивали прелесть глаз, а впадинки на щеках пульсировали жизнью, не говоря уже о том, что едва приметные фиолетовые жилки виднелись на каждом виске, а еще более неприметная голубоватая венка просвечивала над переносицей, между сияющими колодцами темных глаз.

      Ее губы были раздвинуты и даже казались слегка влажными. И прелестные ноздри, и миниатюрные ушки ни одним изгибом не погрешили против природы. Темные волосы были разделены по центру пробором и зачесаны за уши, и эти волосы были настоящими – Крович мог разглядеть каждый отдельный волосок. Ее черное элегантное платьице, того же цвета, что и волосы, оставляло открытыми мраморной белизны плечи.

      Крович почувствовал комок в горле, его голосовые связки напряглись, но в итоге он ничего не сказал.

      Фабиан вынул Рябушинскую из шкатулки.

      – Вот моя прекрасная леди, – произнес он. – Вырезана