Тени Шаттенбурга. Денис Лапицкий

рыжий дурень! Это вы прятаться не умеете!

      – Ничего, сейчас так спрячемся – год не сыщешь! – скорчили одинаковые рожицы близнецы Гюнтер и Ганс. – Давай отворачивайся!

      – Отворачивайся! – махнул рукой толстяк Петер.

      – Ну ла-адно.

      Стоило Паулю повернуться, друзья брызнули в стороны – затопотали, быстро удаляясь, легкие шаги, трава зашуршала. А водящий уперся носом в морщинистую дубовую кору и закрыл глаза.

      Тили-зонг, тили-ли,

      Полетели журавли,

      Гадкие, как угорь,

      Черные, как уголь.

      Прилетят однажды в гости —

      От тебя оставят кости.

      И вовсе он не подглядывает. Просто он при… при-мет-ли-вый – вот. Да, точно: «лентяй, но приметливый» – это так Кривой Томас говорит, краснодеревщик, который Пауля на учебу взял. Только Паулю не очень-то нравится учиться: вот и сегодня сбежал.

      А тут ребята: пошли, мол, в прятки играть! Все интереснее, чем в мастерской у Томаса разбирать деревяшки. Хелена, сестрица, само собой, как узнает, что он отлынивает от учебы, всыплет ему… Подумаешь! Не впервой небось!

      Тили-ли, тили-дом,

      Есть в реке черный сом,

      Под корягой живет,

      Ус свой длинный жует.

      Кто в реке купаться станет,

      Того сом на дно утянет.

      Зря они сами всегда одни и те же места выбирают, чтобы прятаться! Тут и дурак запомнит. Рыжий Уве сейчас наверняка к ручью мчится – ему волю дай, он бы в этом ручье жить стал. Под берегом, рядом с молнией битым дубом, прямо среди корней есть пещерка – маленькая, только-только спрятаться-скрючиться. Уве в самой ее глубине под камушком хранит лесу из прочных жилок и крючки. Хорошие крючки, кованые, больших рыб таскать можно – вот Уве и таскает, рыбарь он знатный, весь в отца. Пауль давно его ухоронку нашел, но никому о том не сказал – зачем?

      Тили-дом, тили-тис,

      За кустом черный лис,

      От хвоста до морды

      Он чернее черта.

      У дороги лис сидит,

      За тобою он следит.

      Альма – вот хоть на что спорь! – побежала к вырубке: там пней накорчеванных просто умереть сколько, среди них хоть половина шаттенбургских ребят спрятаться может, и еще на половину другой половины место останется.

      Тили-тис, тили-бом,

      Под горой черный гном,

      Копит злато в норе,

      Ворожит на заре.

      Если гном тебя поймает,

      Живым в землю закопает.

      Петер лентяй, значит, далеко не побежит, где-то тут рядом будет прятаться – либо на дерево залезет, либо станет под выворотнем хорониться: в двух шагах от дороги недавно здоровенная осина рухнула, так под корнями места о-го-го сколько! Да, наверняка Петер там и засядет: деревьев, таких, чтоб крепкие ветви низко, рядом нет, а тонкие его не выдержат, толстопуза. А вот Гюнтер и Ганс – те как пить дать в кустах засядут, и отыскать эту парочку будет всего труднее.

      Тили-бом, тили-долк,

      В роще спит черный волк,

      Как проснется – вскочит

      И клыки наточит.

      Если волк тебя найдет,

      Целиком тебя сожрет!

      Пауль последние слова считалочки произнес и боязливо поежился: вспомнилось ему, как весной погнался за ним оголодавший волчина. Ох и бежал же он тогда, ох и бежал! Примчался прямо к мельничным воротам, и там матерого взял на вилы мельник Хайнц, не оплошал. За волка потом сам господин бургомистр отвалил мельнику целый серебряк, а Паулю не дали даже медяка, зато всыпали так, что неделю сидеть не мог.

      Считалочка, однако, кончилась, и Пауль отлепился от дерева.

      – Иду искать! – крикнул он.

      Справа, со стороны ручья, послышался странный звук – не то стон, не то сдавленный крик. Небось полез Уве в пещерку свою – так или крючок себе в ногу засадил или лбом о корень треснулся. Какие же они пред-ска-зуе-мые…

      Вот с него и начнем!

      Пауль почти беззвучно скользнул к берегу ручья – сейчас как высунется из кустов, как приятеля напугает!

      – Попался! – крикнул Пауль, рывком раздвигая ветки… и прикусил язык.

      У пещерки, где Уве прятал лесу и крючки, стояло по колено в воде чудище.

      Вода закручивалась вокруг белесых чешуистых ног, а Уве тряпичной куклой болтался в очень длинной руке, тоже белесой и чешуистой. Кровь пузырилась в ране у него на горле, текла тонкими струйками по груди, по ногам, крупными каплями срывалась в прозрачную воду. Там, куда падали эти капли, вода становилась мутной и розовой.

      Чудище фыркнуло, почуяв Пауля: видеть его оно никак не могло – вместо глаз на плоской морде имелись лишь неглубокие ямки. А потом на белесой шее вскрылись широкие надрезы с алой изнанкой – будто жабры у рыбины, и вывернулись наружу толстые губы круглого, похожего на присосок