Черный всадник. Владимир Малик

услыхали, что Метелице угрожает холодная, они почти все двинулись ему на помощь.

      Но тут вдруг раздался чей-то голос:

      – Сирко в Сечи! Сирко в Сечи!

      Моментально наступила тишина. Сирко пользовался на Запорожье такой большой популярностью и симпатией, как никто из кошевых до него. Его уважали, боялись и – боготворили… Поэтому появление славного предводителя сразу всех отрезвило. Сотни глаз одновременно повернулись к воротам, навстречу двум всадникам, неторопливо приближавшимся на покрытых инеем конях.

      4

      Сирко въехал на майдан в сопровождении Арсена Звенигоры, снял шапку, поклонился товариществу.

      – Доброго здоровья, братья, атаманы, Войско Запорожское! – поздоровался он.

      – Доброго здоровья, батько кошевой! – откликнулись казаки.

      – Что у вас стряслось, почему сошлись на раду?.. Иль собираетесь в поход на турка, иль отповедь чужеземным послам готовите?

      Сечь молчала. Запорожцы смущенно отводили глаза, опускали головы. Не знали, что ответить кошевому.

      Не слезая с коня, Сирко окинул взглядом майдан. Увидев привязанного к столбу незнакомца, некоторое время пристально вглядывался в него. На лице промелькнуло удивление.

      – За что вы казните этого молодца?

      Вперед медленно вышел Стягайло. Поклонился.

      – Батько кошевой, он подпалил курень… Чуть было не сгорела вся Сечь!

      – Как это подпалил? Для чего?

      – Должно быть, со злым умыслом…

      – Не может этого быть! – воскликнул Арсен взволнованно. – Я знаю этого казака! Я тебе рассказывал, батько, про него! Это какое-то недоразумение!

      – Да что ты слушаешь Стягайло! Брешет он, собака! – крикнул Метелица, не пряча тяжелой сверкающей сабли. – Все было не так! Не понравился ему человек – вот он и решил учинить самосуд над ним!

      – Ка-ак?! Без суда – к столбу? Кто ж это дозволил?

      – Сам дозволил… Думал небось, после пожара никто возражать не станет, – пояснил Воинов.

      – Развяжите его! – приказал Сирко.

      Арсен мигом спрыгнул с коня, подбежал к столбу, рубанул саблей веревку. Гурко, потирая онемевшие запястья, весело улыбнулся белозубой улыбкой, – отчего весь мрачный майдан тоже повеселел, – и, обняв Арсена за плечи, приблизился вместе с ним к кошевому.

      – Спасибо, батько кошевой! Теперь верю, что поживу еще… А то подумал: как отдубасят этими кийками, – он кивнул на груду длинных увесистых палок, – так и полетит моя душа к Вельзевулу в пекло!

      – Отчего же? Иль нагрешил? – усмехнулся Сирко, глядя на улыбающееся лицо Гурко.

      – Бывало… да и кто на свете без греха?

      – А курень зачем подпалил, грешник?

      – Сказали переяславцы, что я еще ничего этакого, выдающегося, не сделал.

      – Так ты и отчудил?

      – Отчудил, батько…

      – Захотел, чтобы Палием прозвали?

      – Честно говоря, тогда не думал, как меня прозовут…

      – Ха-ха-ха! – засмеялся Сирко. –