Тайны французской революции. Эжен Шаветт

части улицы Сены, месте мрачном, глухом и небезопасном в эту пору ночи.

      Он остановился перевести дух, но вдруг ясно расслышал шум шагов, раздавшихся в ночной тишине.

      «Уж не собираются ли напасть на меня?» – подумал Ивон.

      И в тот же миг дюжина людей нагнала его и попыталась окружить.

      В одну секунду Ивон выхватил пистолеты и прислонился спиной к ставням какой-то лавочки.

      – Эй вы! Негодяи! – кричал он. – Берегитесь! Вы имеете дело с человеком, который сумеет постоять за себя.

      Не обращая внимания на эти угрозы, Ивона взяли в кольцо и бросились на него по сигналу, данному шепотом:

      – Кыш! Кыш! К точильщику!

      V

      Найдя комнату друга пустой, Пьер Кожоль, сказали мы, тотчас же вспомнил о поручении Ивона Бералека, которое тот дал, уходя из гостиницы «Страус».

      – Если я завтра утром не вернусь, отправляйся на поиски – или освободить меня из западни, которую мне могу приготовить, или отмстить за мою смерть.

      Граф Кожоль вернулся в свою комнату и быстро переоделся в костюм работника. Он спрятал пистолет под куртку и запасся крепкой дубиной, которой, как всякий бретонец, умел отлично владеть.

      – Итак, в поход, Собачий Нос! – сказал он себе.

      Страх не давал Жавалю сомкнуть глаз. С самого раннего утра трепещущий трактирщик поместился на стуле в своей передней и, вытянув нос, глазами впившись в ряд колокольчиков от разных комнат, четыре часа терпеливо ожидал звона колокольчика из № 12-го, чтоб вскочить при первом зове своего страшного жильца.

      Следя за колокольчиками, трус предавался таким грустным размышлениям:

      «Я бы охотно прокричал: „Да здравствует Республика!“ – но если тигр спит, то он может рассвирепеть при неожиданном пробуждении. Вот уж восемь часов… А долго же спять в полиции!.. Остался ли этот палач доволен моим бордосским? Я помню, что разбавил несколько бутылок для иностранных путешественников: лишь бы ему не попалась одна из них! И каково подумать, что у меня нет других постояльцев, кроме этого полицейского шпиона! Все разбежались от моих патриотических криков! Если этот кошмар продолжится, то я разорен в прах!»

      Несмотря на свое отчаяние Жаваль имел одно утешение.

      «Ба! – рассуждал он. – По-моему, все-таки лучше разориться, чем быть расстрелянным. Да наконец, я укрощу этого свирепого зверя своим усердием, предупредительностью, а особенно дешевизной моего заведения», – прибавил он с глубоким вздохом, при воспоминании о принятом обязательстве отказаться от обдирания путешественников.

      Потому читателю понятно волнение Жаваля, когда он увидел сходящего с лестницы постояльца, чье пробуждение он караулил с таким страхом.

      – Страус, я, вероятно, не вернусь до вечера, – сказал Пьер.

      – Разве господин Бералек выйдет с пустым желудком? Гражданин, должно быть, не знает, что и завтрак включен в цену комнаты?

      – Итак, вы меня не будете ждать, – прибавил Кожоль, не обращая внимания на вкрадчивую речь Жаваля.

      – В таком случае, вернувшись, гражданин найдет в своей комнате ужин и одну… и даже две бутылки того бордо… которым,