Лучшие стихи. Роберт Рождественский

веры в Завтра —

      такое, какое хочу я!

      И в людей,

      как дорога, широких!

      Откровенных.

                        Стоящих…

      Я —

            сын Веры,

      презираю хлюпиков!

      Ненавижу плаксивых и стонущих!..

      Я пишу тебе правду,

                                 мама Вера.

      Пишу только правду…

      Дел – по горло!

      Прости,

      я не скоро

                   вернусь обратно.

      «Та зима была, будто война, – лютой…»

      Та зима была,

                        будто война, —

                                             лютой.

      Пробуравлена,

      прокалена ветром.

      Снег лежал,

                     навалясь на январь

                                              грудой.

      И кряхтели дома

                            под его весом.

      По щербатому полу

                                мороз крался.

      Кашлял новый учитель

                                     Сергей Саныч.

      Застывали чернила

                                у нас в классе.

      И контрольный диктант

      отменял завуч…

      Я считал,

                   что не зря

                                голосит ветер,

      не случайно

      болит по утрам

                           горло,

      потому что остались

                                  на всем свете

      лишь зима и война —

      из времен года…

      И хлестала пурга

                             по земле крупно,

      и дрожала река

                          в ледяном гуле.

      И продышины в окнах

                                     цвели кругло,

      будто в каждую

      кто-то всадил

      пулю!..

      И надела соседка

                             платок вдовий.

      И стонала она допоздна-поздно…

      Та зима была, будто война, —

                                              долгой.

      Вспоминаю

      и даже сейчас

                        мерзну.

      Счет

      Сначала

                 ровно тысячу дней,

      потом еще четыреста дней,

      а после еще восемнадцать дней

      (так подсчитано)

      шла война.

      Невозможно было привыкнуть к ней,

      невозможно было не думать о ней.

      Благословляла,

      крестила,

      казнила

      и миловала она.

      И тот,

              чья юность осталась в ней,

      кто сегодня не может забыть о ней,

      говорит о ней

      и молчит о ней

      в окружении внуков,

                                 лекарств

                                            и седин,

      мечтает прожить еще тысячу дней,

      потом еще четыреста дней,

      потом еще восемнадцать дней.

      А после —

      хотя