Колония нескучного режима. Григорий Ряжский

ними чумовая любовь, с полётом над вселенной, которая, вынырнув откуда-то из бездны, вновь загорелась звёздами в окне… Загорелась и заискрилась так ослепительно-ярко, что заставила его широко распахнуть глаза…

      Джон Харпер проснулся. Рядом с ним, закинув руку ему на грудь, спала, тихо посапывая, горничная Таня. Джон посмотрел на часы, стрелки показывали начало пятого утра, но за окном было уже достаточно светло. Харпер постарался стряхнуть сон, помотав головой туда-сюда, и теперь уже совершенно конкретно уставился на спящую рядом с ним совершенно голую Татьяну, пытаясь восстановить в памяти вчерашний вечер. Таня открыла глаза, улыбнулась Джону и сладко потянулась.

      – А-а-а-а… вы-ы-ы… – протянул Харпер, обращаясь к ней, не соображая ещё, как верней сформулировать вопрос.

      Но Таня не дала ему завершить фразу; она откинула одеяло, открыв прекрасное тело, подхватила в руки ком одежды с пола, встала, сунула ноги в шлёпки и энергично направилась к выходу из спальни. На пороге обернулась, приложив палец к губам, и негромко сказала:

      – Вы ещё поспите, Джон, а я пока пойду насчёт завтрака позабочусь, а то девочки скоро проснутся, ладно?

      Не получив ответа от британского подданного, как была, выскользнула за дверь. Джон, чувствуя, что про валивается в пустоту, бессильно откинулся на подушку.

      Его разбудили доносящиеся снизу голоса, и он сразу понял, что идут они из комнаты горничной Татьяны. Один, явно мужской, принадлежал садовнику Василию, его он узнал сразу. Другой, сдавленно-негромкий, принадлежал Татьяне. Потом раздался звук удара, затем – падения, и ещё что-то, кажется, покатилось. Снова раздался резкий голос садовника. Слов разобрать было нельзя, но интонация была явно чрезмерно агрессивной.

      Джон встал, накинул халат и сунул ноги в тапки. Взгляд его упал на тумбочку, где рядом с нетронутым лимоном и недопитой бутылкой водки лежал небольшой столовый нож. Харпер, не отдавая себе отчёта, машинально подхватил его с тумбочки и сунул в широкий карман своего халата. Он спускался вниз по лестнице и теперь уже мог явственно различать слова. Василий явно старался зажать голос, но у него это плохо получалось. Тогда он переходил на шип, но Джон уже мог расслышать каждое слово, доносившееся из-за двери комнаты горничной.

      – Нет, ты скажи мне, с-сука, скажи – не могла удержать себя, получается? Пять лет я тебя, дуру, драл, всё по-честному, подарки нёс, думал, может, выйдет чего у нас. Два дня дотерпеть не могла, шалава? Пошла всё ж таки давать британцу этому! Духа ми, что ль, какими у него там намазано? Или с нелюдем шариться слаще? У него чего, прибор там тоже по-иностранному сделан? Не как у меня?

      Это был голос Василия. В ответ раздался Танин голос:

      – Я тебе сто раз уже говорила, я на службе. Сам про это знаешь. У меня приказ.

      – Да какой там ещё приказ херов?! – прошипел садовник. – Пять лет приказ не выполняла, а тут глянь – сподобилась! Осуществлять понеслась!! Под занавес!

      Голос Тани, старающейся